Владимир Тучков - Скованные одной целью
– Гулять так гулять! – перевел Танцор восклицание миллионерши и так же, как и она, грохнул бокал об пол. Понятно, что точно так же поступили и все остальные персоны. В связи с чем стая шустрых боев с совками и щетками ползала под ногами у гуляющих минут пять.
Танцор огляделся. Конники, изъятые из своей естественной среды обитания и попавшие в эту ослепившую их поначалу буржуйскую роскошь, чувствовали себя скованно. Не было на плечах привычных камзолов и ватников, ноги, привыкшие к сапогам, страдали в неудобных ботинках и туфлях.
Но это ничего, думал Танцор, вскоре алкоголь возьмет свое. Вскоре они и разрумянятся, и расправят широкие плечи, и станут самими собой – людьми привольными, естественными и добрыми. Потому что рядом с лошадьми злых людей не бывает.
Начнутся здоровые шутки, послышится раздольный смех. И лакеи ещё долго будут вспоминать, как в этом самом зале они были удостоены чести обслуживать цвет российского конного спорта…
Конечно, и посуды будет перебито немало. Но это уж будет за счет щедрой американской вдовы.
Танцор подсел к своему давешнему знакомому, который в прошлый раз был в желто-голубом камзоле. Познакомились. У жокея было красивое русское имя Василий. Правда, не совсем, конечно, русское. А, скажем так, экспроприированное русскими у древних греков. Поскольку зачем оно им, древним грекам, поскольку давно уже все вымерли?
Разговорились. Василий долго не мог понять, где же он мог видеть этого человека.
Танцор раскрылся, объяснив тот карнавал тем, что по заданию американки ходил на разведку, выяснял, в какой московской конюшне люди почестнее и попорядочнее. Ив результате навел покупательницу на «Сокорос».
Естественно, Василий ничего не имел против.
– Хотя, – сказал он откровенно, – от этих больших лимонов нам мало чего достанется. Потому что все наверху поделят. Спасибо, если с кормами теперь проблем не будет.
– Так требуйте, – сморозил чушь Танцор.
– Потребуешь у них… Кстати, ты тогда что-то слишком много расспрашивал про наших соседей. Вчера я даже решил, что это они тебя подослали.
– А что, похож на бандита, что ли?
– Да нет, конечно. Только интересное дело получается. Вчера вечером эти козлы приходили. Наезжают, суки! Хотят конюшню отобрать.
– Серьезно?
– Куда уж серьезней! Если бы у нас хоть крыша была получше. Или стволов побольше. А так только пара Макаровых у охранников.
Василий уже и разрумянился, и расправил плечи. И был предельно откровенен с малознакомым человеком.
Танцор хоть плеч и не расправлял, но также говорил с Василием начистоту. Потому что Василий ему нравился. И этого было вполне достаточно для доверительного разговора.
– Слушай, – сказал Танцор, накладывая в тарелку салат из креветок, – я и мои друзья тоже хотим потягаться с этими ублюдками. Может, вместе что-нибудь получится?
– С двумя Макаровыми?
– Слушай, а не ты ли в прошлый раз что-то про тачанку с «Максимом» рассказывал?
– А! Пьяный был.
– Ладно. На первое время, для самообороны, мы могли бы дать вам пять пушек. И, пожалуй, один гранатомет. Годится?
– А ты все же не провокатор? – спросил Василий, перестав жевать.
– Нет, я не провокатор, – честно ответил Танцор. – Нам скоро с этими ублюдками придется биться насмерть. До полного их искоренения. Ну, и если вы положите парочку до начала большой войны, то это нам будет только на руку. Понял?
– Понял, – обрадовался Василий столь простому объяснению такой филантропии.
– Только учти, гранатомет на время. Потом самим понадобится. По рукам?
– По рукам!
Пожали друг другу руки. Налили. Чокнулись. Выпили. Крякнули.
– Слушай, – спросил неопытный в таких делах Василий, – ну замочим мы одного или двоих. И куда их потом? Закапывать, что ли?
– Не, – ответил Танцор, пережевывая куропатку, – вы их прям к воротам относите. Они их сами уберут. У них этот процесс налажен. Сам проверял: четыре трупа будто испарились. И никакого шума по линии ментуры! У них там, блин, прямо фабрика!
А гулянье между тем разворачивалось, постепенно приобретая естественную природную симптоматику. Дамы уже кокетливо смеялись смелым шуткам кавалеров. Тосты уже поднимались не общие, а междусобойные – персоны на три-четыре. Ножи за ненадобностью были уже отложены, а водка разливалась не в рюмки, а в более просторные бокалы. Рокот оживленных голосов сливался под расписанными Врубелем сводами в единый мощный поток, который неумолимо катит привольное веселье вперед, словно камни горная река, – вперед, непременно вперед, навстречу утренней неизвестности!
Но тут встал Егорыч. И рявкнул так, что всё остановилось и смолкло:
– Тпру, оглоеды!!! А не грянуть ли нам нашу, родимую?
И тут всех поразила Стрелка. Поднялась из-за стола, сбросила с себя платок, который был накинут на ней, забежала вперед Егорыча и, подперши руки в боки, сказала задорно:
– А что?! И грянем!
И начала высоким чистым голосом:
Ой, при лужку, при лужке,
При широком поле,
При знакомом табуне
Конь гулял по воле!
И все застолье подхватило до боли знакомые слова. Всеми своими и басами, и сопранами, и тенорами, и фальцетами. А вместе вышло стройно и мощно:
При знакомом табуне
Конь гулял по воле!!!
И затихли, вновь уступив место Стрелке.
Ты гуляй, гуляй, мой конь,
Пока не споймаю,
Как споймаю – зауздаю
Шелковой уздою!
Где, как, когда всосала в себя из того русского воздуха, которым она дышала – эта хакерша, воспитанная американским Интернетом, этот дух, откуда взяла она эти приемы, которые компьютерная феня давно бы должна была вытеснить? Но дух и приемы эти были те самые, неподражаемые, не изучаемые, русские, которых и ждал от неё Егорыч. Как только она запела торжественно, гордо и хитро-весело, первый страх, который охватил было Танцора и всех присутствующих, страх, что она не то сделает, прошел и они уже любовались ею.
И опять грянули, так, что на люстре зазвенели хрустальные висюльки:
Как споймаю – зауздаюШелковою уздою!!!
И понеслась песня, словно конь в чистом поле: гордо, красиво и свободно.
Вот споймал казак коня,Зауздал уздою,Вдарил шпорой под бока,Конь летит стрелою!Вдарил шпорой под бока,Конь летит стрелою!!!Ты лети, лети, мой конь,Да не спотыкнися,Возле милого двора,Конь, остановися!Возле милого двора,Конь, остановися!!!Конь остановился,Вдарил копытами,Чтобы вышла красна девкаС черными бровями!Чтобы вышла красна девкаС черными бровями!!!Но она не вышла,Вышла её мати:– Здравствуй, здравствуй, милый зять,Пожалуйте в хату!Здравствуй, здравствуй, милый зять,Пожалуйте в хату!!!
И тут проворный Дед, который в то время, как единый двухсотголосый хор сливался в едином порыве, что-то строчил ручкой, протянул Дженни листочек. Где транслитом был записан следующий куплет. Дженни тоже встала из-за стола, тоже сбросила с себя платок, который был накинут на ней, и вступила торжественно, гордо и хитро-весело:
