Жозеф Кессель - Всадники
Два тяжелых, покрытых черной шерстью верблюда, стоящих друг против друга, как два врага, представляли сами по себе поразительное зрелище. Когда же они начинали сражаться, то сравнить их можно было лишь с мрачными чудовищами. Они били друг друга ногами и коленями, кусались, роняя кровавую пену, бешено бегали один вокруг другого, стараясь повалить соперника на землю или придушить. Непрерывно слышался их дикий рев, которому вторила ревущая от восторга толпа, что распаляло верблюдов больше, чем солнечный зной. Над развалинами старой башни кружили степные соколы, словно и они наблюдали за этим боем.
И лишь один зритель, хотя он стоял в первом ряду, казалось, совершенно не разделял всеобщего безумия. Одетый в коричневый шелковый чапан, он стоял неподвижно, и его точеное лицо оставалось невозмутимым. Лишь его губы, сложившиеся в какую-то странную улыбку говорили о том, что бой ему хоть немного интересен. Но когда мальчик-слуга из лавки торговца тканями, дернул его за рукав, мужчина бросил на него гневный взгляд.
И этот взгляд выдал его. Да, и он тоже, хотя и тщательно скрывая, был полностью захвачен азартом боя, как и толпа.
— Что тебе надо, вошь? — спросил он резко.
Бача нервно дернул головой и ответил:
— Ты должен немедленно прийти в дом моего господина.
— Я не приду раньше, чем закончится бой, и на этом все, — ответил чавандоз.
— Но…
Чавандоз уже забыл про посланника, такой дикий крик поднялся вокруг: чудовища бешено кусали друг друга, и послышался хруст ломающихся позвонков.
Бой окончен? Но какой из двоих будет победителем? Снова та самая улыбка скользнула по губам мужчины. Ничто не могло вырвать его теперь из глубины азарта.
И все же… имя…
— Турсен, — сказал бача.
Мужчина посмотрел на него.
— Благородный Турсен, твой отец, уже прибыл и послал меня за тобой.
Одно мгновение казалось, что бой подходит к концу, и таким образом проблема решиться сама по себе. Но надежды Уроса не оправдались. Оба верблюда освободились от смертельной хватки друг друга и заревели вновь с такой силой, словно желали обвинить во всем пылающие небеса.
«Твой отец, великий Турсен», — повторил мальчик.
И мужчина пошел вслед за ним.
Устремив взгляд вперед, Урос направился через площадь, а толпа в благоговении отхлынула перед ним в сторону. Ведь разве же сам он не был знаменитейшим из всех всадников-чавандозов?
Но Урос, казалось, не замечал ни восхищенных взглядов, и был глух к славословиям.
Да, это правда: слава и почтение — лишь их желал он страстно.
Они были нужны ему, как вода и хлеб. И слава, послушно и верно, следовала за ним повсюду. Но кого он должен был за это благодарить? Эту тупую, потную, вонючую, безмозглую толпу… И он, Урос, который похвалялся тем, что не нуждается ни в ком, и ни в чем, вынужден был терпеть эти овечьи рожи. Слава? Да, он любил ее. И небо над степью. Солнце. Свист ветра. Но не эти голоса и не эти лица.
Ни один мускул не дрогнул на его холодном лице, обрамленном аккуратной, очень коротко подстриженной бородой.
И толпа зашепталась:
— Он совсем не такой как другие.
— Ни слова от него не услышишь.
— Он никому не улыбается.
— Так горд, так холоден.
— У него нет ни единого друга. Всех он лишь терпит. Даже своего собственного коня!
— Ужасно!
— Просто какой-то волк!
Но странно, чем более сильный ужас он в них вызывал, чем больше они его боялись, — тем с большим пылом они ему кланялись. И Урос почувствовал удовлетворение от того страха, что он распространял вокруг себя.
«Правда, сегодня выходит, что боюсь я. Сегодня я не волк, а собака, которая бежит на свист, — горько усмехнулся Урос, но тут же поклялся — Нет, я не боюсь никого и ничего. И я докажу ему это».
Толпа любопытных, что все еще стояла, плотно окружив лавку торговца тканями, внезапно заволновалась, в ней поднялся гул. Продавцы зелени, праздно шатающиеся ротозеи, разносчики воды, лавочники, и даже погонщики ослов, — самые наглые люди из всех, — вдруг отхлынули в сторону.
Турсен первым услышал имя, которое все громче и громче зазвучало в толпе:
«Урос, Урос, сын Турсена!».
Турсен расправил плечи.
«Сын Турсена…» Эти голоса пробудили в старике то чувство, которое, как ему казалось, он давно забыл. Для толпы он стал легендой. Его чествовали, словно живого мертвеца. Образ «великого Турсена», воспоминания о нем, но не он сам — жили в их душах. И если они сейчас выкрикивали имя Уроса вместе с именем Турсена, то делали они это, лишь подчиняясь старому обычаю, точно так же, как когда-то они кричали: «Турсен, Турсен, сын Тонгута!»
Старый человек прекрасно это понимал. Но ему это было безразлично — по прошествии стольких лет он вновь услышал, как толпа скандирует его имя.
И, наверное, потому, что этот прекрасный подарок он получил благодаря своему сыну, все то, что ему так не нравилось в Уросе, Турсен вдруг увидел в более мягком свете.
Он не так высок как отец и слишком худ? Зато сколько гибкости, как он поразительно ловок!
На его лице не было тех победных шрамов, которыми так гордятся другие чавандозы?
Но разве это не было лишь еще одним подтверждением его умений? Его легкая походка была недостойна человека сорока с лишним лет? Зато, какие трюки он способен выполнить верхом на лошади! И даже эта дерзкая ухмылка, которая появилась у него еще в детстве, и которую невозможно было выбить из него плеткой, — разве не является она еще одним доказательством его непреклонной гордости?
Урос легко перепрыгнул через перила. Все, и торговец тканями, и гости, поднялись, чтобы поприветствовать его. Все, кроме Турсена. Вот если бы он был просто легендарный чавандоз и герой провинции, тогда другое дело. Но он был его отцом.
И взглянув на отца, который сидел в царственной неподвижности, облокотившись на подушки, Урос невольно подумал, что другие, возможно, богаче и обладают большей властью, и более высоким рангом, но именно он здесь истинный господин.
Забыв о своей надменности, он склонился к плечам старика, дотронулся до них лбом и произнес слова уважения и преданности, которыми сын должен приветствовать своего отца, даже если он ненавидит его более тридцати лет.
Эта столь открыто продемонстрированная покорность, на один миг пробудила в Турсене почти отеческие чувства.
Он встал, протянул руку и начал говорить, в то время как все вокруг замолчали.
— Я не друг бесполезным словам. Поэтому я буду краток. У меня есть молодой конь, который уже может показать себя в его первом бузкаши. Люди зовут его Дьявольским жеребцом.
