Исуна Хасэкура - Волчица и пряности. Том 5
Такая вот бойкая и сметливая разносчица в портовом городе вполне может выскочить замуж за какого-нибудь второго сына успешного торговца, владеющего многими кораблями.
А может, она даст от ворот поворот всем богачам и красавчикам, которые ее обхаживают, и влюбится в совершенно обыкновенного торговца, случайно забредшего в таверну.
О том, где лучше продастся купленный товар, у Лоуренса имелись кое-какие представления, но эта область отношений была абсолютно вне его разумения. Спроси он Хоро, та, возможно, скажет ему правду, но эта мысль почему-то раздражала.
— Вот, пожалуйста. Остального придется подождать, но зато ты сможешь задать все вопросы, какие у тебя есть.
Да, девушка была умна.
Если бы он дал ей поговорить с Хоро, это было бы великолепное представление.
— У всех торговцев, которые приходят сюда в это время дня, на уме лишь одно. Если я смогу ответить, буду рада помочь.
— Сперва я заплачу.
Лоуренс положил на стол две потемневших медных монеты и взял чашку с грушевым вином.
В этой таверне одного медяка хватало на две-три чашки.
Вид у девушки сейчас был — само воплощение разносчицы в таверне.
— Итак?
— А, ну да, в общем, ничего серьезного. Город кажется чуть-чуть не таким, как обычно. Думаю, мне хотелось бы узнать о палатках торговцев за городскими стенами.
По щедрости подношения девушка решила, должно быть, что Лоуренс будет расспрашивать ее о внутренних делах какой-нибудь торговой гильдии. Услышав вопрос Лоуренса, она, похоже, ощутила облегчение.
— А, эти. Они все занимаются мехами и другими товарами, которые связаны с мехами.
— Мехами?
— Именно. Половина их прибыла откуда-то издалека, чтобы купить меха. Вторая половина торгует материалами для дубления и прочей обработки шкур и кож. Скажем…
— Известь и квасцы?
Это были самые распространенные материалы, используемые при дублении. Как ни странно, еще применялся голубиный помет. Ну а если кожи нужно было красить, материалов требовалось еще больше.
— Да, кажется, они.
Лоуренс вспомнил слова Арольда.
Не приходилось сомневаться: заседание Совета Пятидесяти имело какое-то отношение к торговле мехами.
— И ты хотел узнать, почему все эти торговцы устроились там, да? В общем, как раз сейчас все влиятельные люди города собрались вместе, чтобы решить, продавать им меха или нет. Пока что покупка и продажа мехов запрещена. Поэтому, естественно, ремесленники не знают, есть ли смысл покупать средства для обработки шкур, ну и — так и получилось то, что получилось.
Похоже, девушку расспрашивали об этом постоянно, и она привыкла давать объяснение. Однако если она говорила правду, ситуация была весьма серьезная.
— А из-за чего это все? — Лоуренс полностью забыл про свое вино.
— Из-за этого, ну ты знаешь — когда каждую зиму уйма народу проходит через город.
— Северная экспедиция.
— Да, она самая. Ее отменили, поэтому сказали, что обычных людей, которые идут через город и покупают кожаную одежду, не будет. Обычно в это время года здесь гораздо больше народу.
Когда в город приходят люди, с людьми приходят и деньги. Северные меха пользовались большим спросом на юге, так что их охотно покупали.
Но зачем нужно совещание, на котором решают, не запретить ли торговлю мехами полностью?
Те торговцы, что стоят лагерем перед городом, — разве они прибыли сюда не для того, чтобы покупать меха? Пусть нет таких продаж кожаной одежды, которые сопровождают северную экспедицию; но почему не продавать тем покупателям, которые все-таки есть?
Ему нужно было больше сведений.
— Я понимаю, что в этом году нет людей, которые обычно скупают кожаную одежду; но разве не лучше все-таки торговать с теми, кто за городом? — спросил Лоуренс.
Девушка кинула взгляд на нетронутую чашку с грушевым вином в руках Лоуренса и, улыбнувшись, жестом предложила ему пить.
Она отлично знала, как обращаться с мужчинами.
Если он попытается противиться, она либо обидится, либо просто будет с ним впустую заигрывать.
Лоуренс покорно поднес чашку к губам; девушка улыбнулась, словно говоря: «Правильный ответ».
— Рыцари и наемники — они легко расстаются с деньгами. Но торговцы, что приходят в город, такие прижимистые, — она рассеянно катала по столу два медяка, которые Лоуренс ей дал. — Мне дарили разные вещи, всякие платья с кучей оборочек, как какой-нибудь дочке аристократа, дорогие вещи. Но…
— О, — одними губами произнес Лоуренс. Когда он выпивал вместе с Хоро, вино притупляло его разум. — Я понял. Пока из кожи не сшили одежду, она совсем дешевая. Но если ее пустить на одежду, она не будет продаваться — и деньги в город не пойдут.
Девушка довольно улыбнулась, точно святой перед скромным верующим, всем видом говоря: «Отличная работа».
Теперь Лоуренс понимал в общих чертах, что происходит.
Однако прежде чем он сделал шаг назад и внимательно оглядел все детали, девушка внезапно склонилась к нему через стол.
Она прижимала к груди одну из монеток; ее выражение лица неуловимо изменилось.
— Пока что все это тебе могла рассказать любая шлюха в любой здешней таверне, — произнесла она, опустив голову и глядя на него исподлобья, из-за чего ее слова казались немного вульгарными. Лоуренс попытался заглянуть ей в лицо, но из-за позы девушки его глаза сразу опустились к ее тонким, красивым ключицам.
Да, она явно знала, как подействовать на подвыпившего посетителя.
Лоуренс напомнил себе, что их разговор — исключительно деловой.
— Но с щедрыми гостями нужно обращаться правильно, — продолжила девушка. — То, что я тебе сейчас скажу, пусть останется между нами, хорошо?
Лоуренс кивнул, притворяясь, что действия разносчицы его полностью захватили.
— Восемь, а может, и девять шансов из десяти за то, что торговцам за городом запретят покупать меха, хотя я уверена, что ремесленники и местные, кто посредничают в торговле мехами, будут в ярости.
— Откуда ты это знаешь? — спросил Лоуренс.
Девушка с видом искусительницы замолчала.
Интуиция подсказывала Лоуренсу, что источник, откуда девушка черпала сведения, заслуживает доверия. Возможно, кто-то из членов Совета Пятидесяти тоже был завсегдатаем этой таверны; но девушка, разумеется, признаться в этом не могла.
Она даже и объяснять ничего не стала, ведь свое утверждение она как бы обратила к себе самой, и оценить его правдивость все равно было невозможно.
Не исключено, что она в каком-то смысле испытывала Лоуренса — иначе едва ли она выдала бы столь важные сведения.
