Михаил Шалаев. - Сокровище Джунаида.
— Да конечно, Леха, какие вопросы… — у Деревянко отлегло от сердца. Он понял, что все его дела, связанные с Упырем, отныне будут решаться не так, как раньше. На другом уровне. Действительно, нельзя же спокойно прибить человека, который пустил тебя переночевать. Хотя в этом вопросе проявилась чисто деревенская наивность прапорщика: мыто как раз знаем, что можно. Ну ладно…
Сослуживцы еще раз выпили, и Деревянко попробовал как бы между прочим поинтересоваться, что за проблемы такие возникли у Лехи? Как, мол, они, эти самые проблемы, посмели? Но тот на вопрос никак не отреагировал. Вместо этого неожиданно спросил:
— Ты машину водишь?
— Ну… да… на заставе же постоянно, на «уазике»…
— Понятно. Ладно, как-нибудь справишься. «Уазик» — тоже джип… Права есть?
— Нет…
Упырев ненадолго задумался.
— Ну и хрен с ним. А город ты знаешь?
— Да не очень. Неделю всего здесь…
— Ладно, не заблудишься. Дай-ка бумагу, нарисую…
Огрызок карандаша нашелся тут же, на кухне, а вот с бумагой в доме Деревянко было по-прежнему плохо. Вован чисто рефлекторно захлопал ладонями по карманам форменных брюк и форменной же защитной рубашки. Прапорские погоны он снял, но ходил по-прежнему в форме: привычно и удобно.
— А, во! — он отстегнул клапан на кармане и извлек оттуда три листка бумаги, схваченных скрепкой, развернул, положил лицом вниз. — Рисуй!
Однако Упырь, взяв огрызок карандаша, опять же чисто рефлекторно перевернул лист, на котором собирался рисовать план. И вдруг замер.
— Что это? — спросил он через некоторое время у Деревянко.
— Да фигня, — легкомысленно ответил Вован. — Что ты там рисовать хотел?
Но Упырь уже разглядывал второй листок, а за ним и третий.
— Откуда это у тебя?
— Из архива…
Леха вернулся к листку с персидской вязью и с минуту изучал его, слегка наморщив лоб. Потом спросил:
— Это на каком?
— Чего — на каком? — не понял Владимир.
— На каком языке, — терпеливо пояснил Упырев.
— А-а… На туркменском, наверно.
— Не свисти. Туркмены русскими буквами пишут, — возразил бывший ефрейтор, отбарабанивший в Туркмении, как и Деревянко, два года срочной службы.
— Это они теперь русскими пишут… Хотя, уже опять не пишут. А до революции писали иранскими.
— И что там написано?
— А вот же, перевод внизу.
— А-а… — Алексей пробежал глазами написанное и отложил в сторону. Потом налил еще по рюмке, выпил, и вдруг потребовал:
— А ну давай, рассказывай все по порядку. Откуда это у тебя? Почему в кармане таскаешь?
— Да зачем тебе?
— Давай, давай…
Владимир, недоумевая, начал нескладное повествование про корреспондента, дедульку-ветерана и забытый блокнот, про то, как оказался он, то есть блокнот, в унитазе, про гадюку-замполита и командировку в Ашхабад, про подсевшего к ним алкоголика-интеллигента…
Закончив рассказ, Деревянко судорожно вздохнул и отер ладонью влажный лоб:
— Вот такая фигня…
Упырь же поглядел на него слегка остекленевшими глазами, помолчал немного и вдруг выдал:
— Нет, Вован, это не фигня.
— Почему? — оторопел прапорщик.
— По кочану, — доходчиво объяснил Леха, но тут же внес ясность: — Мне про это про все дед рассказывал…
Фамилия Упыревых пошла от Алексеева прадеда, который был деревенским забойщиком скота, и имел привычку после работы выпивать кружку горячей крови прямо из жилы забитой животины. Утверждал, что полезнее ничего нет. Из-за этой привычки и получил прозвище Упырь. А сын его, то есть Лехин дед, служил в том самом отряде по борьбе с басмачеством, которым командовал дедулька-ветеран… Участвовал и в погоне за уходящим Джунаидом. Мало того, именно Упырев-дед был тем самым бойцом, который подсказал Богдасарову на засыпанных басмачами колодцах Аджику и, как можно спасти людей от гибели — вовремя вспомнил об отцовской повадке. Он потом часто, подвыпив, с гордостью рассказывал малолетнему Лешке, как однажды чуть не поймал самого главного басмача…
— А вот про клад ничего не говорил, — Алексей пожал могучими плечами. — Сам не знал, наверно…
Они налили еще по рюмке, после чего Упырь вдруг озадачился:
— Слушай, а с чего это все решили, что клад по-прежнему там?
— Ну… Письмо-то не дошло. До этого, как его… Джепбара.
— Ну и что? Джунаид мог и позже послать кого-нибудь за своими сокровищами. И наверняка посылал. Граница же как решето была…
— Может, и была, — обиделся за родную границу Вован, — но пристрелить вполне могли. Тогда с контрабандистами, знаешь, не очень-то чикались — сразу открывали огонь на поражение. Может, и посылал кого, да не дошли…
— Не исключено, — согласился Упырь. — Но тогда клад действительно может до сих пор лежать в земле…
— В песке, — поправил его Деревянко, и оба надолго замолчали.
Молча выпили по последней. Потом вновь заговорил Алексей:
— Вот ведь странно… Я про деда никогда никому не рассказывал — думал, набрехал с три короба, старый черт. А ты приезжаешь — оказывается, все точно… Говорят еще, совпадений не бывает. Ладно, где ты меня положишь?
— Ты же чего-то рисовать собирался?
— Ничего, и завтра успеем. Не к спеху…
Шепотом переговорив с женой, Деревянко притащил на кухню матрас, простыню и одеяло с подушкой. Тут же, на полу и постелил, отодвинув стол. Извинился за неудобство:
— Там дети, жена… Здесь тебе спокойнее будет.
Упырь только махнул рукой, отправляя прапорщика к домочадцам, потушил свет, и тут же провалился в глубокий, без сновидений сон, успев зафиксировать только две мысли — что ему уже давно не было так спокойно и что расхожая истина лжет: за добро все-таки воздается добром. Иногда…
Но что мы знаем о превратностях судьбы?
За завтраком дети так таращились на Алексея, что он даже засмущался. Потом Валентина собрала детей и ушла в город, сказав, что зайдет в районо — записать Сашку в школу. С утра она уже не так пугалась Упыря, которого Владимир представил, как своего сослуживца. В пикантные подробности возобновления их знакомства Валентину посвящать не стали. Не бабское это дело.
Проводив домашних, Деревянко быстренько смотался за пивом, прикупив несколько пакетиков соленой рыбешки: при увольнении ему выдали неплохие подъемные, так что деньги пока были. Расположились на кухне, прихлебывая холодное пивко и поглядывая в открытое окошко, плотно зашторенное кленовой листвой. Владимир разглядывал сослуживца, снова и снова поражаясь его огромности, но отмечая и некоторые перемены: оставаясь горой по размерам, вел Упырев себя уже немного иначе…
