Роберт Стивенсон - Вечерние беседы на острове

— Мы не считали ее одной из худших, — возразил он, — в то время как она жила в Фалэ-алии, и если Умэ питает злобу, то я склонен думать, что у нее есть серьезная причина.

— Вот мы и добрались до одолжения номер два, — сказал я. — Я вам расскажу нашу историю и посмотрю, не сможете ли вы несколько разъяснить ее.

— Длинная история? — спросил он.

— Да, хорошенький рассказец! — воскликнул я.

— Хорошо. Я пожертвую вам все находящееся в моем распоряжении время, — сказал он, взглянув на часы. — Но, скажу вам откровенно, я с пяти часов утра ничего не ел, и если вы не можете накормить меня чем-нибудь, то мне, пожалуй, не придется поесть раньше семи-восьми часов вечера.

— Мы угостим вас обедом, клянусь Богом! — воскликнул я.

Я несколько попался со своей клятвой, когда дошло до дела; попался также и миссионер, надо полагать, хотя он поблагодарил нас и сделал вид, что смотрит в окно.

Мы на скорую руку приготовили ему угощение. Мне пришлось поручить хозяйке принять для виду участие в этом деле, и ей же я предоставил приготовление чая. Вряд ли когда приходилось мне пить такой чай, какой вышел у нее. Это было не самым худшим, потому что она, считая соль extra европейским вкусом, превратила мое тушеное мясо в морскую воду. Мистер Терльтон получил из него обед, сильно приправленный перцем, но зато его все время занимали разговором. Во время приготовления обеда и после, когда он притворялся, что ест, я рассказывал ему о Кэзе, о береге Фалеза, и задаваемые им вопросы показывали, что он следит за рассказом.

— Боюсь, что у вас опасный враг, — сказал он наконец. — Кэз очень умен и, кажется, действительно зол. Надо вам сказать, что я около года следил за ним и вынес самое скверное впечатление из наших встреч. В то время, когда последний представитель вашей фирмы так неожиданно бежал отсюда, я получил от Нему, туземного пастора, письмо с просьбою приехать при первом удобном случае в Фалеза, так как вся его паства приняла католичество. Я вполне доверяю Нему, но боялся показать, как легко нас было обмануть. Всякий, слушая его проповеди, убедился бы, что это удивительно талантливый человек. Все островитяне легко приобретают некоторое красноречие и умеют осветить энергией и фантазией полученные ими из вторых рук проповеди. Проповеди же Нему принадлежали лично ему, и я не могу отрицать, что нашел их довольно изящными. Сверх того, он интересовался и мирскими делами, не боялся труда (он хороший плотник) и сумел завоевать большое уважение среди соседних пасторов, так что мы полушутя, полусерьезно прозвали его епископом Востока. Одним словом, я гордился этим человеком. Смущенный его письмом, я воспользовался случаем и приехал сюда. Утром, до моего приезда, Вигур был отправлен на судно "Лайон". Нему был в отличном настроении, по-видимому, стыдился своего письма и совершенно не желал объяснить его. Этого, конечно, я допустить не мог. и он наконец признался, что его смутило то, что его прихожане крестятся, но с тех пор, как ему объяснили значение крестного знамения, он успокоился, потому что у Вигура был "дурной глаз" — вещь обыкновенная в одном европейском государстве, называемом Италией, где такого рода дьявольский глаз часто поражает людей насмерть, а крестное знамение есть заклинание против его силы.

— Я, Мисси, объясняю так, — сказал Нему. — Европейское государство — государство папы, и дьявол "Дурной Глаз" может быть дьяволом католическим или, по крайней мере, обычаи у него католические. Я и рассудил: если употреблять крестное знамение на католический лад — это будет грешно; а если прибегать к нему только, чтобы защитить людей от дьявола, что само по себе безвредно, то и самое крестное знамение безвредно. Как бутылка, в которой нет ни хорошего ни дурного, так крестное знамение ни хорошо ни дурно. Если бутылка полна джином — дурен джин, и если делать крестное знамение как язычник, — дурно язычество. — И, как подобает туземному пастору, он привел текст об изгнании бесов.

— Кто вам сказал о "Дурном Глазе"? — спросил я его.

Он признался, что ему сказал Кэз. Боюсь, что вы сочтете меня ограниченным, мистер Уильтшайр, но, признаюсь, меня это огорчило. Я не допускаю мысли, чтобы купец, каким бы он хорошим человеком ни был, мог советовать или иметь влияние на моих пасторов. Кроме дого, ходили слухи о старом Адамсе, о его отравлении, ему я не придавал большого значения, а в эту минуту я припомнил их.

— А этот Кзз, — говорю, — праведную жизнь ведет?

Он признался, что нет, потому что он хотя и не пьет, но развратничает с женщинами и религии не имеет.

— В таком случае, — говорю, — я думаю, что чем меньше вы будете с ним, тем лучше.

Но не так-то легко было отделаться от такого человека, как Нему. У него сию же минуту была готова картина,

— Вы, Мисси, рассказывали, что бывают люди — не пасторы, не священники, — которые знают много такого, что полезно знать: о деревьях, например, о животных, о книгопечатании, о металлах, которые обжигают для выделки из них ножей. Такие люди учили вас в вашем колледже, и вы, научившись от них, не можете считать, что учиться грешно. Кэз, Мисси, это мой колледж.

Я не нашелся, что ему сказать на это. Вигуру пришлось уехать из Фалеза, очевидно, по проискам Кэза, при весьма вероятном соучастии моего духовника. Я вспомнил, что Нему же успокоил меня относительно Адамса и приписал слухи злобе пастора. Я понял, что мне следует навести справки из беспристрастного источника. Есть здесь старый плут старшина Фейесо, которого вы, вероятно, видели сегодня иа совете; он всю свою жизнь был беспокойным и пройдохой, и колючкой для миссии и острова. Но, несмотря на это, он весьма проницателен и, исключая политику и личные проступки, правдив. Я пошел к нему, рассказал ему, что слышал, и просил его быть откровенным. Я не думаю, чтобы мне когда-нибудь пришлось иметь более неприятное свидание. Вы, быть может, поймете меня, мистер Уильтшайр, если я вам скажу, что отношусь совершенно серьезно к сказкам старых баб, которые вы мне поставили в упрек, и так же забочусь о благе этих островов, как заботитесь вы о покровительстве вашей миленькой жены. Припомните, что я считал Нему образцом, что я гордился им, как первым зрелым плодом миссии. И вот мне говорят, что он подпал под влияние Кэза. Начало его не было развращающим; оно началось, несомненно, со страха и уважения, вызванных плутовством и притворством, но меня возмутило, что сюда примешался другой элемент, что Нему сам вздумал заниматься торговлей и сильно задолжал Кэзу. С трепетом слушал он все, что говорил ему купец; что не только он один, но многие в селении находятся в подобном подчинении, хотя наибольшее влияние имело положение Нему, так как Кэз мог делать больше зла через Нему, и, имея последователей среди старшин и пастора в своей власти, этот человек стал чуть не властелином деревни. Вам известно кое-что о Вигуре и Адамсе, но, вероятно, не приходилось слышать о предшественнике Адамса — Ундерхилле. Это, помню, был спокойный, кроткий старикашка. Нам сообщили о его скоропостижной смерти — белолицые очень часто умирают скоропостижно в Фалеза. У меня кровь застыла в жилах, когда я узнал правду. Его разбил паралич. Все в нем умерло, кроме одного глаза, которым он постоянно подмигивал. Народ напугали, что беспомощный старик стал дьяволом, а этот негодяй Кэз нагонял ужас на туземцев, притворно разделяя страх и уверяя, что не смеет идти к нему один. Наконец, в конце деревни выкопали могилу и похоронили в ней живого человека. Мой пастор Нему, воспитанник мой, возносил молитвы при этой гнусной сцене.