Дженни Вингфилд - Возвращение Сэмюэля Лейка
Сван иногда пыталась представить, о чем размышляет тетя Бернис, сидя одна на веранде. И как-то раз спросила. Тетя Бернис, откинув волосы, промурлыкала: «Ммм… да так, обо всем».
Словом, о качелях нечего и думать, и Сван пересекла двор, миновала машины, стоявшие как попало между домом и дорогой. Вот уже час в «Открыт Всегда» стекались завсегдатаи.
В другое время Сван прокралась бы задами к бару, притаилась и попробовала заглянуть внутрь. Ей и братьям это строго-настрого запрещалось, но они подсматривали при всяком удобном случае. Смотреть там было не на что, и, если бы не запрет, они давно бросили бы это дело. Но раз запрещено – значит, не зря, и они продолжали.
Сегодня, однако, Сван не тянуло шпионить. Хотелось одного – уединения. Она вышла на дорогу и пустилась вперед по заросшей травой обочине. Видно было хорошо, даже когда остались позади огни дома и бара. Луна почти полная. Сван и не знала, что от луны столько света. Вдобавок она не забредала так далеко от дома, да еще в темноте. Правда, темноты никакой нет и в помине. Ночь сияет.
Шагая по извилистой дороге, Сван поняла, что не будет искать укромного уголка. Зачем он нужен, если можно просто шагать куда глаза глядят?
Она более-менее представляла положение отца. Вначале, с ужасом осознав, что жить им теперь негде и не на что, она устыдилась своих ожиданий жизни в новом месте. Вот что бывает, когда мечтаешь о том, о чем не имеешь понятия.
Впрочем, всей тяжести их положения Сван, конечно, не понимала. Семья Лейк и так переезжает почти каждый год – значит, они не лишаются корней. Как лишиться того, чего не имеешь? Вдобавок взрослые постоянно борются с трудностями, на то они и взрослые. И потом, рассуждала Сван, на то воля Божия. Папа всегда повторяет, что на все воля Божия и, если любишь Бога, все налаживается само собой. Мама с папой, конечно же, любят Бога. И Сван любит, хоть и без конца нарушает Его заветы, а молится только о Самом Важном. Глупо же дергать Бога по пустякам.
Словом, как на дело ни посмотри, даже Библия пророчит хороший исход, – значит, совесть ее чиста.
Сван глубоко, радостно вдохнула пропитанный запахом жимолости воздух. Высокая трава приминалась под ногами и тут же распрямлялась. Так не хочется поворачивать назад, очень уж хорошо кругом. Впереди узкая тропка, ведущая влево. Сворачивать туда нельзя, и вообще находиться здесь нельзя, но что плохого может случиться? Плохое случается в Темные, Бурные Ночи – не в такие, как сегодня, когда все светится.
Глава 7
Узкая тропка вилась среди травы, то почти исчезая, то вновь появляясь. Каждый поворот обещал новые чудеса. И не просто обещал, а дарил. То стройное молодое деревце в лунном серебре. То звезды в ручейке, что бежит по камням вдоль тропинки. Ночью все казалось необыкновенным. Даже от пастбищ и покосившихся заборов веяло чем-то нездешним.
И кругом тишина. Ни звука, будто в снегопад, хоть и лето на дворе. Это неспроста. Это к добру. Столько света ночью вместо тьмы – наверняка добрый знак.
Сван миновала последний изгиб тропинки и увидела дом. Небольшой, деревянный, с жестяной крышей. В доме горел свет, окна сияли золотом в серебре ночи. Дом стоял посреди дворика, на редкость опрятного, а во дворике что-то блестело. Машина. Грузовичок. Даже в такую светлую ночь не разобрать, какого цвета. Но Сван чуяла: красный.
Она услышала глухой стон, будто кого-то ударили под дых. И лишь через миг поняла, что стонала сама. Страх сковал ее, сердце будто остановилось.
Лишь мысль лихорадочно билась, неслась галопом, воображая невообразимое. Вдруг тот коротышка, человек-змея, где-то рядом, прячется в темноте? Следит за ней?
Сван пустилась бежать, спотыкаясь и падая, прочь по разбитой тропке. Она чувствовала Белинджера сзади, за спиной, – и впереди, на пути. Всюду опасность. Летний ночной ветерок – его горячее дыхание. Шелест листьев – зловещий шепот. Человек-змея шепчет ее имя.
Сван считала, что готова ко всему. Но к такому развороту оказалась не готова. Как и к тому, что случилось дальше.
Луна скрылась за темной грядой облаков, и свет померк. Сван вдруг потеряла из виду тропинку – и оступилась. Не за что ухватиться, чтобы остановить падение. Сван махала руками, как ветряная мельница, но и это не спасло.
Падала она долго, катилась кубарем, и когда наконец приземлилась, то замерла, боясь шелохнуться: рука коснулась чего-то мягкого, теплого. Другой руки.
Сван не открывала глаз, страшась того, что может увидеть.
– Эй, ты жива? – послышался голос.
Не Белинджер! Сван чуть не умерла, но уже не от страха, а от облегчения. Она приоткрыла глаза, вгляделась в темноту. И подскочила от неожиданности.
С ней говорил… тот самый мальчишка. Сын Белинджера, что получил пощечину возле лавки. Он сидел в канаве, одетый в старую футболку и трусики. Щуплый, волосы торчком, внимательный взгляд прикован к Сван. Уняв дрожь, Сван тоже пригляделась к нему.
– Ты что здесь делаешь?
– Жду.
– Чего ждешь?
– Когда можно будет вернуться.
– Куда?
Мальчик указал на дом.
Сван спросила:
– А сейчас почему нельзя?
– Нельзя, и все.
– Мал ты еще гулять по ночам, – сказала Сван. – Почему нельзя вернуться?
Мальчик лишь молча пожал плечами.
Сван вздохнула. Она догадывалась почему, но все равно нельзя малышу бродить ночью одному, а ей нельзя остаться. Она сказала:
– Лучше возвращайся, мне пора домой.
Мальчик вновь решительно покачал головой.
Сван сказала:
– Не могу я с тобой тут сидеть, как с маленьким.
– Никто и не просит.
Сван встала.
– Смотри берегись рыси. Рысь тебя в два счета проглотит.
– А я ее убью.
– Как же! Чем это?
Мальчик молча смотрел на нее. Что делать? Ей надо домой, к бабушке Калле, а то влетит. Ее начнут искать, а взрослые ужас как злятся, когда находят живым-здоровым ребенка, которого боялись не увидеть в живых!
– Вот что. Ты, наверно, боишься отца. Я твоего отца сама боюсь, хоть и видела всего раз. Может, пусть мой папа поговорит с твоим? Мой папа священник, кого угодно перевоспитает.
– Мой отец твоего убьет.
Сван вновь опустилась на колени, к нему лицом. Опять показалась луна, теперь Сван могла разглядеть мальчика. Он был красив: широкие скулы, густые ресницы, губы пухлые, но сжаты упрямой ниточкой. А черные глаза смотрят прямо в душу, горят. Такого красавчика она в жизни не видела.
– У тебя на каждом шагу «убью» да «убьет», – сказала она, – а сам еще писать стоя не научился.
Но этого парнишку словами не проймешь. Лишь губы плотнее сжал.
Сван поднялась:
– Иди домой.
Он не шевельнулся.
– Иди домой, – взмолилась она. Сван Лейк, которая никогда никого не умоляла.
