Лазарь Лагин - Остров Разочарования (Рисунки И. Малюкова)
Но мысли о происхождении спасательного плота заняли у Егорычева ровно столько времени, сколько потребовалось для того, чтобы Мообс и Смит вытащили Егорычева на плот и усадили на дощатый настил, имевший в середине продолговатое четырехугольное углубление. В этом углублении плескалась вода. Под нею Егорычев с удовольствием нащупал ногами двустворчатую дверцу, за которой, как ему было известно, в водонепроницаемой каморке хранился анкерок с питьевой водой и аварийный запас продуктов. Этот сколоченный из пустых бочек, обшитых досками, плот не радовал глаз изяществом форм и особенными удобствами, но обладал поистине бесценным достоинством: на какую бы из своих сторон он ни шлепнулся в воду, он одинаково пригоден для использования. С обеих его сторон — верхней и нижней — были одинаковые сиденья, одинаковые углубления посередине и одинаковая двустворчатая дверца, открывавшая доступ к каморке с водой и продуктами. Соответственно были плотно закреплены с обеих сторон по полтора комплекта весел.
— Кто-то стонет? — спросил Егорычев, тщетно пытаясь вглядеться в темноту.
— Мистер Цератод, — неприлично весело ответил ему репортер.
— Ранен?
— Морская болезнь. От этого еще никто не умирал… Даже англичане.
Конечно, Мообс не блистал познаниями ни в какой области человеческого знания, кроме футбола и бокса, но и он не мог не знать, что за англичанами идет слава хороших мореходов. Однако Мообс, как мы уже знаем, не жаловал англичан.
— Пусть он приляжет, — сказал Егорычев. — И пусть вдыхает с себя воздух, когда плот подымается на волне. Ему будет легче.
— Он опасается, что его смоет волной.
— Можно его привязать.
— Я не хочу, чтобы меня привязывали! — закричал Цератод неожиданно тонким фальцетом. — А вдруг плот перевернется?..
Мообс презрительно фыркнул, но в это мгновенье, как бы доказывая основательность опасений Цератода, плот вдруг круто накренило.
— Вот видите! — донесся из темноты мстительный голос Цератода. — Вот видите!..
Вынырнула из-за тяжелых туч иссиня — белая луна, мазнула по гребням огромных пенистых ухабов мертвенной, ртутного цвета дорожкой, протянувшейся от плота до недалекого, зазубренного, как пила, горизонта. Она осветила плот, от которого на воду легла жирная черная тень, осветила Цератода во всей его неприглядности, согнувшегося в три погибели и вцепившегося мертвой хваткой в мокрые поперечные рейки обшивки, мистера Фламмери, который безопасности ради устроился прямо в воде, плескавшейся над двустворчатой дверцей, за которой хранился неприкосновенный запас, кочегара Смита, напряженно застывшего за рулевым веслом, Егорычева и Мообса, изо всех сил работавших веслами, чтобы удержаться против волны.
И еще она осветила черную, блестящую, словно отполированную, почти отвесную стену гигантской волны, готовой вот-вот обрушиться на плот, подмять его под себя, раздавить, раскрошить, превратить в щепы и насмерть захлестнуть его пассажиров. Это было так страшно, что все, кроме Егорычева и Смита, невольно зажмурили глаза в ожидании неминуемой гибели и раскрыли их только тогда, когда, вопреки, казалось, всем законам физики, плот непонятным образом взмыл на вершину этой (а может быть, другой) чудовищной водной громады, высоко над черной бездной, где уже закипала и в несколько секунд выросла, шипя и звеня, другая, еще более высокая и страшная стена, тяжело надвигавшаяся на хрупкое человеческое сооружение из железных бочек, обшитых досками.
Но черная стена снова провалилась куда-то вниз, обдав плот ливнем липко-соленых брызг, плот вертелся, кружился, подпрыгивал, как пробка, пытался встать на дыбы, чтобы освободиться от направляющих усилий своих пассажиров.
Потом луна так же внезапно исчезла, как и появилась. Ее словно задуло ветром, и стало еще темнее, чем до ее появления.
— Сейчас бы вина немного, — мечтательно проворчал Смит. — Продрог как собака…
Цератоду, понятно, было не до вина, но остальные согласились, чтостаканчик винца действительно сейчас никак бы не помешал. Правда, мистер Фламмери выразил свое мнение несколько более сдержанно и менее определенно, нежели Мообс и Егорычев, но если учесть возраст почтенного капитана (как-никак, сорок восемь лет) я его твердые религиозные воззрения, в этом не было ничего удивительного.
В общем обменялись несколькими скупыми фразами и надолго замолкли, размышляя каждый о своем, невеселом. Первая радость спасения уже давно прошла, все понимали, что скитания по безбрежным и безлюдным просторам южной Атлантики могут затянуться надолго и, если даже их и не смоет в океан какая-нибудь шальная волна, не обязательно закончатся встречей с кораблем или высадкой на берег.
Их глаза понемногу привыкли к мраку, окружавшему их со всех сторон. Уже больше не чудилось, что плот странно взвешен в фантастической черной бездне. Теперь на фоне все же более светлого неба различались быстро движущиеся бесконечные шеренги темных и тяжелых, словно из свинца литых, высоких волн, против горизонта просматривались мрачные силуэты товарищей по плоту, да И плот уже виднелся, как нечто отдельное от бушевавшей вокруг него свирепой стихии, и даже иногда видно было, правда не очень ясно, как на него тяжело шлепались пенистые черные языки и, шипя, скатывались обратно в океан.
Незадолго до рассвета мистер Фламмери вдруг с неожиданной энергией поднялся из углубления, в котором он до того недвижно пребывал, уселся на сиденье напротив Егорычева и хриплым, но громким голосом сообщил:
— Псалом восемьдесят шестой. Молитва Давидова.
После этого он мокрыми ладонями пригладил свои мокрые волосы, встал на ноги, для пущей устойчивости несколько согнул колени и широко раскинул руки, откашлялся и начал:
— «Прислони, господи, ухо твое и услышь меня, потому что я беден и нищ…»
Он всхлипнул, звучно высморкался.
— «Прислони ухо твое к воплю моему, потому что пресытилась бедствиями душа моя и жизнь моя дошла до преисподней… Я сравнялся с отходящим в могилу…» О да, сэр, я сравнялся с отходящим в могилу… Внимание, леди и джентльмены! Вифлеемские стальные упали на четыре пункта!.. Поезд на Бостон отправляется через три минуты!.. Аллилуйя, канашки!..
— Он сошел с ума! — воскликнул Егорычев. — Мистер Цератод, удержите его, он хочет броситься в воду!..
Но мистер Фламмери опередил струсившего Цератода. Он сделал два шага вперед, упал на колени перед пустым сиденьем направо от почтительно посторонившегося Смита, и его стало тошнить.
Так спутники мистера Фламмери узнали, что у него хранилась в заднем кармане брюк объемистая плоская фляжка коньяку и что он, утаив ее от своих товарищей по несчастью, вылакал до дна, не оставив им ни капли.
