Лев Корнешов - Зона риска
— Вот вы хотите быть за рулем, — возвратился он к прерванному разговору. — Ничего плохого в этом нет. Но достаточно ли темных глазок, пухлых губок? Может быть, есть более верные пути? Учиться, работать, добиваться успеха в жизни?
— Кто вам сказал, что это короткий путь? Должны пройти годы, прежде чем я чего-то добьюсь. Разве у ваших родителей нет таких знакомых: всю жизнь вкалывали, ворочали тяжести, к чему-то стремились, казалось им: вот еще немного надо подналечь, потом еще чуть-чуть — и будет положение, дача, машина? А годы уходили, укатывались куда-то в бездну, и когда все действительно приходило, было уже поздно: за руль машины садился сын, на дачу ездить не хотелось — ломала усталость, на работе подпирали более молодые и энергичные. Разве вы не знаете таких людей?
— Есть и такие, — согласился Роман. — Но я знаю и других, у которых есть машины и дачи, но они всегда были для них чем-то второстепенным. На первом месте у таких — дело, и они не понимают, как можно жить без дела. Машина что? Большая жестяная банка с мотором...
— Я замечала, что некрасивые девчонки себя утешают: не в красоте дело — была бы душа хорошая... Так и у вас — машины своей никогда не было, вот и считаете, что это просто жестянка...
— Далась вам эта машина, — досадливо махнул рукой Роман. — Ну, допустим, есть она у меня, что с того?
— В самом деле имеется мотор? — живо отреагировала Инна.
— «Жигули» отцовы, но я ими могу пользоваться по своему усмотрению.
— Вот как? Значит, у вас отец из этих — ну, героев труда, новаторов, рационализаторов, которые всегда в президиумах? Или из торговых деятелей?
— Из новаторов — это вы правильно. — Роману почему-то не хотелось говорить, кто у него отец. Его забавлял и раздражал этот разговор. С ребятами в ПТУ, с молодыми рабочими на заводе, среди которых у Романа было немало друзей, на такие темы как-то не приходилось говорить. Там был другой круг интересов, волновали совсем иные проблемы. Многие его товарищи были, что называется, одержимыми. Один увлекался ядерной физикой и свободно читал монографии, да такие, что не каждый студент мог осилить. Другой любил искусство и знал на память биографии всех знаменитостей, которые из фэзэушников стали народными артистами. Был парень, днем и ночью мечтавший о космосе, он всем рассказывал о том, что Юрий Алексеевич Гагарин тоже учился в ПТУ, а потом первым в мире увидел Землю из космических далей. У этого парня дома над столом висел большой портрет космонавта № 1, и он каждую весну 12 апреля мысленно докладывал Юрию Гагарину, что успел сделать за год. Были еще парни, решившие изготовить собственными силами малолитражку выше мировых стандартов. И, говорят, у них что-то получалось...
Словом, разные у Романа друзья-знакомые. Конечно, среди них попадались ребята, которые превыше всего ценили шмотки «Made in USA», жевательную резинку, всякие там сумочки-торбочки с броской надписью «Marlboro» или в этом роде. Но таких было немного, они жили какой-то своей жизнью, сразу после занятий исчезали из училища — их не интересовали ни спортивные секции, ни технические кружки. Да и парни в училище таких сторонились, смотрели на них как на больных непонятной болезнью.
Роману показалась нелепой мысль, что Инна может быть из «тех», очумевших от погони за модными тряпками, зарубежными дисками, и он с тревогой спросил:
— Неужели это и в самом деле предел желаний — собственные «Жигули»?
— Лучше «Волга»...
Инна сказала это вполне серьезно и сразу же заулыбалась, взяла Романа под руку.
— Роман, миленький, только не надо меня воспитывать. Я, конечно же, все понимаю правильно — и нравственные ценности предпочитаю всем иным. Просто у меня сегодня настроение такое — хочется поспорить. Ну не будьте же букой, улыбнитесь! Мне очень хорошо с вами, мне давно уже не было та-ак хорошо. Умеете вы улыбаться?
— Могу, — довольно угрюмо ответил Роман.
— Вот и прекрасно, очень мило с вашей стороны. И на сегодня хватит споров, мы уже почти пришли. Дальше не провожайте.
Они остановились у светофора, на перекрестке.
— Вот мы видимся уже в который раз, а вы все не разрешаете проводить до дома. Почему? — сказал грустно Роман.
— Что у вас за мода все время спрашивать «почему»? У других эта детская привычка проходит гораздо раньше.
Она подумала, что Роман может обидеться, ласково заглянула ему в глаза. У нее это очень красиво получалось: запрокидывала легко голову, чуть ближе подвигалась к своему спутнику, и тогда ее глаза были совсем рядом.
— Не надо, Роман, — попросила. — Если хотите, встретимся в воскресенье. Приезжайте на своих «Жигулях», покатаете меня. Выберемся за город, там, наверное, сейчас чудесно...
Инна протянула руку — ладошка мягкая:
— Пока...
В воскресенье он и Инна ездили за город, и было действительно чудесно. Инна не возвращалась больше теме «за рулем», а Роман не вспоминал этот странный разговор. Но и от расспросов о себе и своей семье уклонялся. Не потому, что чего-то опасался или не доверял Инне. Просто ему казалось нескромным хвастаться отцом, да и отец всегда советовал в рассказах о себе проявлять сдержанность.
— Пусть тебя принимают таким, какой ты есть, а не таким, каким хочешь казаться, — советовал профессор Жарков.
После загородной вылазки Инна разрешила все-таки подвезти ее до самого подъезда и не очень охотно дала телефон. Он записал для нее на клочке бумажки свой.
Они недолго постояли у машины. Роман видел, что девушке не по себе и она торопится уйти.
— Что с вами? — не сдержался, спросил. Странно, но его интересовало теперь в Инне все, и ему казалось, что у него появилось право на любые вопросы.
— Ничего, — не очень приветливо пробормотала Инна. И сказала совсем непонятное: — Надо что-то решать...
ИЗ ПИСЬМА ПРОФЕССОРА ЖАРКОВА
Дорогие наши Линочка и Роман! Не сердитесь, что задержался с письмом, есть на то особые причины. Мне и сейчас еще трудно собраться с мыслями, пишу вам, а вижу ваших ровесников, совсем еще мальчишек и девчонок — их сейчас будут хоронить, а пока лежат они на земле — лежат страшно недвижимые — под национальными флагами.
Я, вы знаете, не из слабонервных, многое в жизни перевидел, сам не раз смотрел смерти в глаза, но пережить такое...
Когда мы читаем в газетах, слышим по радио, что где-то далеко от нас идут бои, гибнут люди, мы, конечно, всей душой с борцами за свободу, сочувствуем им, в необходимых случаях помогаем. Но кровь льется далеко, за тридевять земель, и может, порою эти гигантские расстояния смягчают, размывают чужую беду...
