Станислав Родионов - Искатель. 2004. Выпуск №10
Я ничего не понял. Наверное, оттого, что наполовину съеденная супокаша в желудке затвердела, как хороший цемент. Дед Никифор изучал мое лицо: что, мол, скажу про черного кабанчика.
- Никифор, в чем же проблема?
- А ты в сельмаге не был?
- Нет.
- И продавщицу Альку не видел?
- И продавщицу Альку не видел.
- А на ней растут густые кудри, как черные джунгли.
- Ну и что?
- Кабанчик-то был тоже черный.
- Дед, ты не выпил?
- Выпил не выпил, а у Альки на щеке две отметины от картечин, поскольку выстрелов было два.
- Никифор, ты думаешь…
Я не знал, что он думает. Прямо-таки по Гоголю. В свое время я завел толстый блокнот для записей интересных преступлений и любопытных историй. Например, мистических. Но этот дневник зачах, потому что загадочных преступлений не попадалось. Мистические же загадки в городе не возникают: они здесь, где леса и черные кабанчики.
Все-таки мысль я закончил:
- Никифор, ты думаешь, что Висячин с Гороховым враги из-за женщины?
- Не из-за кабанчика же?
- Значит, из-за продавщицы Альки, - подытожил я.
- Ни хрена подобного.
- Никифор, ты сам же подтвердил, что из-за женщины.
- Допустим, вмешалась Амалия.
- Любовь, что ли? - не поверил я.
- Ведьмина любовь, что людская кровь.
- Что ты имеешь в виду?
- Ведьма вдыхает воздух, а выдыхает гарь. Вот кабанчики и чернеют.
Сперва мне показалось, что дед Никифор просто нелогичен. Но теперь он нес чепуху, которая даже в мистику не укладывалась. Дыхание Амалии и окрас поросят… Видимо, с возрастом его мысли путались, как волосы на лице, которые из-за обилия бородой не назовешь. Все-таки к путаным мыслям старика я обратился:
- Никифор, ты с Дериземлей дружил… У тебя должна быть версия, что с ним случилось.
- У меня есть.
- Какая же?
- Пострадал за измену.
- Измену… кому?
- Водочкой мы причащались на троих. Я, Висячин и Пашка Дериземля. А тут Пашка нажрался один. Вот его и уволокли.
- Кто уволок?
- А хотя бы Федька Висячин.
Умного человека я понимаю сразу, дурака - никогда. Дед дураком не был и до. сих пор казался мне человеком здравым. Но дед Никифор жил в фантастическом мире деревни. Поэтому вопрос я задал соответствующий этому деревенскому миру:
- Куда Висячину волочь, если сам оказался в сарае?
- Вы ему помешали.
- Иначе куда бы волок дальше?
- Дело темное… А хоть и к себе в могилку.
Дед не шутил, но его тон был каким-то необязательным. Мол, хочешь верь, хочешь не верь. При таком настрое я придержал вопрос главный: что он думает об отравлении его дружка стрихнином?
- Никифор, что вы обычно пили?
- Что в сельмаг завезут.
- Водку?
- Ее, портвейны, ликеры, ром…
- Дорого при ваших пенсиях?
Он не ответил, взявшись за мытье посуды. Не расслышал, вопроса не понял? Я повторил:
- Дед Никифор, откуда деньги-то брали? Ты пенсионер, Дериземля пенсионер, Висячин все отдавал жене…
- Бог милостями не оставлял.
И дед направился в свой дом торопливо, словно убегал. Я не мог понять, чем смутил его вопрос о деньгах, или мне показалось? Вот так и на допросах: бывало, что пустяшный вопросик заставлял признаться в убийстве.
Пришел майор. Куртка в паутине и рыжих иголках, щека оцарапана, лицо усталое, голос усохший… Напившись воды, он сообщил:
- Пустой номер. Мне дали десять курсантов, а тут нужна дивизия.
- Хотя бы окрестности…
- Слева речушка Тихая, справа Кузьминское болото. Главное, в войну здесь бои шли. Заросшие воронки, траншеи в малиннике… Обрушенные каменные доты… Тело спрятать легко. А попробуй все облазь!
Я рассказал про гражданина Горохова, который враждовал с Висячиным из-за черного поросенка. Но майора больше удивил липкий темный колобок, который я вывалил ему в тарелку.
- Сергей, это что?
- Гороховый суп.
- Его едят?
- Я съел.
- И что?
- Пойду допрашивать Горохова.
- После горохового супа только Горохова и допрашивать, - согласился майор.
14
В деревне не стыдно пить водку, играть в карты и часами торчать у магазина, но стыдно читать - никого с книгой не видел. Тем более неудобно шататься по деревне с чемоданистым, то есть следственным, портфелем. По крайней мере, мне было некомфортно.
Дом Горохова казался двухэтажным за счет емкого подвала, высокого фундамента и надстроенного летнего верха. Каков дом, таков и хозяин. Горохов выглядел тоже каким-то фундаментально-надстроенным: на шкафистый торс насажена цельнокостная голова и привинчены мосластые руки.
Он провел меня на застекленную веранду и сообщил добродушным баском:
- Я знал, что ко мне нагрянете. Дериземлю аж в лесу ищут.
- Приходится, - не хотелось мне начинать с главного.
- Плохо вы работаете, дорогие товарищи.
Я сперва изучил его самодовольное лицо: щеки гладкие, как белесый лед. Затем оглядел просторную веранду - два моих кабинета бы разместились. - Гражданин Горохов, я должен вас допрашивать в прокуратуре, а допрашиваю здесь. Почему?
- Наверное, спешите?
- Потому что сельские жители по повесткам не являются. Как можно работать без свидетелей?
Я достал бланк протокола допроса. Не стану начинать с главного, но ни к чему болтать и о постороннем: поймет, что отвлекаю. Я выбрал нечто среднее:
- Гражданин Горохов, вы охотник?
- В лесу живем.
- На кого охотитесь?
- На водоплавающую дичь, зайца, лося…
- А на волков?
- Святое дело, поскольку хищник.
По его лицу забродило недоумение: я не спрашивал о том, о чем говорила вся деревня. И он догадался:
- А-а, из-за лося? В прошлом месяце водитель самосвала умышленно вдавил лося, в лесу разделал и мясо продал в городе.
- Нет, Горохов, не из-за лося.
- А из-за кого?
- Из-за волков. Бьете вы их нещадно.
- Этим тварям не место на земле, - сказал он с такой злобой, что я не выдержал.
- Горохов, а по какому праву вы их бьете?
- Состою в обществе охотников.
- По какому моральному праву? По праву сильного? По праву умного? Волк имеет такое же право жить на земле, как и человек.
- Это ты, следователь, пошел не в ту степь.
Верно. Но я как-то видел охоту на волков с вертолета: животные бежали и от страха зарывались в снег. Не охота, а расстрел. С тех пор я на стороне волков. Короче, я опять шагнул не в ту степь.
- И какая это охота… На зайчишку с дробовиком.
- Может с палкой ходить?
- Зачем же… Можно с луком.
- А на волка?
