Александр Соколовский - Дом на улице Овражной
Он повернулся и зашагал по тротуару, не оборачиваясь.
Я смотрел ему вслед. Конечно, страшно, очень страшно было встретиться с Васькой и его ребятами, но еще хуже было слышать от Женьки такие обидные слова.
— Постой, Жень! — крикнул я. — Подожди!
Он остановился.
— Чего тебе?
— Ладно, Женька, я с тобой буду. Искать уж, так вместе. Может, и правда мы Ваську уговорим.
— Конечно, уговорим! — просиял Женька. — Что же Васька, не человек, что ли? Не поймет, какое у нас задание?..
Мы свернули в переулок и пошли к Ленинской.
— Жень, а что такое сессия? — спросил я, вспомнив непонятное слово.
— Это у студентов экзамены так называются, — объяснил Женька. — У нас сосед, Игорь, тоже в институте учится. Там у них каждую зиму и каждое лето экзамены.
— Два раза? — не поверил я.
— Ага!
— А сопротивление материалов что такое? — снова спросил я.
— Это я не знаю, — признался Женька. — Надо будет спросить у Игоря.
Мы попрощались на перекрестке. Я торопился домой. Хотелось есть. К тому же мать вчера ругала меня за то, что каждый день пропадаю неизвестно где.
— Ну, я пошел, — сказал Женька, протягивая руку. — Завтра утром за тобой забегу.
Я опять вспомнил про свои опасения. Что, если как раз завтра мы и встретимся с Васькой Русаковым?.. Но сказать об этом Женьке не решился, да и он уже зашагал прочь, сунув руки в карманы.
Глава шестая
Что такое сопротивление материалов, я вечером узнал у отца. Он сказал, что есть такая наука о прочности разных строительных материалов, деталей машин и всяких конструкций.
— Вот видишь мост? — спросил отец, подведя меня к окну. В окно, сквозь морозную дымку, был виден мост через Тойму. По нему шли пешеходы, тянулись бесшумной вереницей грузовые машины, автобусы и легковые автомобили. — Чтобы построить такой мост, — сказал отец, — тоже надо знать эту науку.
Потом отец объяснил, что в технике все должно быть точно рассчитано. Без расчета нельзя построить ни дома, ни плотины, ни доменной печи. Без расчета не поднимется в воздух самолет и быстро сломается заводской станок.
— Да тебе-то зачем понадобилось это знать? — вдруг удивился отец, на полуслове прервав свои объяснения. — Ты что, инженером, что ли, собираешься стать?
— А что! Может, и инженером буду, как ты, — ответил я. — А то еще моряком или летчиком…
— Ну ладно, моряк, — засмеялся отец. — Спать тебе уж пора. Да, постой-ка! Мать говорит, гоняешь ты где-то целыми днями. Смотри, не поплыви на уроках, когда каникулы кончатся.
— Не поплыву. А гоняю, потому что у меня дело есть. От нашего исторического кружка задание.
Уже засыпая, я услышал, как ко мне за занавеску тихо заглянул отец, наклонился, поправил одеяло.
— Пап, а пап, — сонным голосом проговорил я, — а почему называется сопротивление? Ведь в этой науке про расчеты только.
— Не только про расчеты, Сергей. Чем больше материал испытывает нагрузки, тем больше он этой нагрузке сопротивляется, не хочет уступить и разрушиться. Конечно, каждый материал сопротивляется по-разному. Дерево, например, меньше выдержать может, чем железо, а железо — меньше, чем сталь…
Снилась мне в эту ночь какая-то неразбериха. То громадные мосты, по которым мчались с грохотом и свистом тяжелые поезда, то самолеты, взмывающие в высокое синее небо. А под утро приснилось, будто Женька стоит надо мной и говорит: «Пойдем, Серега, к подполковнику Белецкому. Я его взял в плен, и он сейчас нам скажет, где у него спрятаны красноармейцы». Потом Женька куда-то исчез, словно растаял, а вместо него появилась громадная стена. И сам я стою у этой стены в разорванной красноармейской гимнастерке и гордо смотрю в глаза белым. А они уже подняли винтовки, целятся в меня. Но я так смотрю на них, что они отворачиваются от моего взгляда и отводят черные дула винтовок. А где-то за стеной грозно гремят копыта лошадей. И вот прямо через эту высоченную стену летят на головы белым горячие кони, развеваются рыжие гривы, сверкают так, что больно глазам, острые кавалерийские шашки… И на переднем коне, в кожанке и курчавой кубанке, мчится девчонка. Лихо врезается она в кучу бегущих белогвардейцев, и улыбается мне, и машет рукой. И вижу я, что она точь-в-точь похожа на Светланку. Такие же, как у нее, синие глаза и русые волосы выбиваются из-под кубанки, такие же — острыми уголками — брови и косая морщинка над переносицей… А рядом с ней, откуда ни возьмись, Женька. Соскочил с лошади и ко мне. Теребит, толкает, рад, видно, что подоспел на подмогу…
Когда я открыл глаза, надо мной стояла мать, в окно светило ослепительное солнце.
— Ну и разоспался! — говорила мать. — Не добудишься тебя. Брыкаться даже стал. Вставай, десятый час. Да и дружок твой полчаса под окнами свистит.
Я вскочил и босиком кинулся к окну. Женька стоял на тротуаре напротив и, нетерпеливо переступая с ноги на ногу, глядел на мое окошко. Я показал ему, чтобы он не стоял, как дурак, на морозе, а шел бы в дом. Женька быстро сообразил, что означают мои знаки, и побежал через улицу. А я поспешно стал натягивать рубашку и брюки.
Одевшись, я выбежал из-за занавески. Отец уже давно ушел на работу. Вот это я поспал!
Женька вошел сердитый.
— Ну и соня! Договорились в девять. Знаешь, сколько жду?!
— Ничего, Жень, я сейчас, быстро.
Если бы мать отпустила меня, я бы ушел с Женькой, не дожидаясь завтрака. Но она заставила и меня и его сесть за стол, поесть жареной картошки и выпить чая.
— Опять шляться пошли! — недовольно заметила она, увидав, что я торопливо напяливаю пальто и шапку. — И где вас только носит! Ну, Сергей, смотри: если жаловаться на тебя придут, так и знай — уши надеру.
— Да никто, мам, тебе жаловаться не будет. Мы же задание выполняем.
— Знаю я ваши задания. Расколотишь где-нибудь окно — мне штраф платить.
Она еще ворчала, гремя на кухне посудой, когда мы выскочили на улицу.
Солнце сияло в небе, как начищенный до блеска медный колокол. Казалось, весь город наполнен до края веселым солнечным звоном. Звенели подковы лошадей на мостовой, звонко гомонили воробьи, звеня, падали капли с бородатых сосулек, дворники деловито звякали скребками, счищая с тротуаров наледь. Но когда мы свернули с шумной широкой Пушкинской улицы в узкий переулочек, сразу все переменилось. Пешеходов здесь было мало, а машин и лошадей — почти ни одной. И воробьи как будто щебетали тут не так громко. Даже дворники не стучали скребками, а словно для того, чтобы не нарушать тишины, просто посыпали тротуары песком.
— Скоро каникулы кончатся, — сказал Женька, глядя на синее, без единого облачка, небо.
