Виктор Бурцев - Зеркало Иблиса

Он с еле слышным стуком поставил на стол фигурку кошки, искусно вырезанную из черного ноздреватого камня. Зверек словно бы настороженно замер, приподняв лапу и изогнув спину.

Кот, лежавший на коленях у Богера, отреагировал на появление искусственной кошки странновато. Он вскочил и спрятался за Макса. Потом с округлившимися глазами высунул из-за его ноги свою мордочку. Подошел к фигурке ближе и осторожно тронул ее мягкой лапкой. И только убедившись в ее безопасности, вернулся в свое исходное положение.

— Безделушка, — оценил Каунитц.

— Красиво, — сказал Фрисснер. — Зачем она тебе?

— Старикан сказал, что пригодится. Талисман. Буду таскать в кармане, мало ли что.. Всякое бывает. Он чего-то тараторил по-своему, я не понял толком… Но ребята рассказывали, такая штука иногда спасает.

— Ага. Спасает не такая штука, а хорошая артподготовка или появление парней Толстого Германа, — хмыкнул Каунитц.

— Ну вот и жди их, а я купил себе вот эту кошечку. — Макс полюбовался на фигурку и спрятал ее в карман. — А что там поделывает наш профессор?

— Полагаю, спит, — сказал Фрисснер. — Хотя… Пойду навещу его.

Он обулся и направился к Замке, которому выделили маленькую комнатку напротив. Дверь была не заперта, ученый сидел за столом и что-то читал при свече, набросив куртку на плечи.

— Извините, — сказал Фрисснер, когда тот оглянулся на скрип половиц.

— Ничего страшного… Который час, господин капитан?

— Около двенадцати.

— Пора спать… Мы ведь завтра выезжаем?

— Наверное. Полковник Боленберг завтра в девять ждет меня, надеюсь, все уже будет готово. Кстати, я хотел бы взять вас с собой. Оцените технику…

— А что он нам предлагает?

— Итальянские машины. Такие тупорылые грузовики и легковушку, о которой сказал, что ее делали специально для Африки…

— Ну и берите. Господин капитан, я не механик, разбираюсь в этом очень слабо… Но мы с отцом использовали именно такие. Если я вам понадоблюсь утром, будите меня безжалостно. А сейчас я, с вашего разрешения, посплю…

Но поспать в эту ночь им не совсем удалось. Британская авиация бомбила Триполи, бомбы рвались в нескольких кварталах от дома, но казалось, что все они летят прямо сюда. Фрисснер, не раз попадавший под бомбежку и в полевых условиях, и в городе, вывел всех в сад и загнал в вырытую еще, наверное, итальянцами щель. Она была накрыта листами фанеры. Вглубь Фрисснер поместил ученого, закутанного в одеяло. Замке прихватил с собой рукопись, и Фрисснер не стал возражать. Богер тут же, по обыкновению, уснул, а Каунитц ворчал что-то по поводу «проклятых томми», которые не дают спать и отдыхать.

Бомбежка длилась с четверть часа, однажды над самым домом на бреющем прошел чей-то самолет — то ли немецкий, то ли британский истребитель из сопровождения «бомбеев» и «уитли». Закончилась она в три часа ночи, но еще минут пятнадцать они просидели в щели. Потом Фрисснер разбудил Богера, и все четверо вернулись в дом.

Поднимаясь по темной лестнице, Фрисснер подумал, что их тройка, кажется, опять превратилась в четверку, как в благословенные времена «Эббингауза». Вместо Хоффмана — Замке. Кощунственно, но в ближайшие месяцы им придется жить, работать, а может быть, и воевать вчетвером.

Вчетвером против всех.

15

Брось, что у тебя в правой руке, пожрет оно то, что они создали;

Но не страшись и будь решителен.

Над столом вилась муха.

Альберт Шпеер хотел было прихлопнуть ее ладонью, но не стал этого делать — кто знает, как среагировал бы фюрер… Муха — не слон, и пусть о ней заботятся люди из обслуги.

(Шпеер, Альберт — рейхсминистр вооружения и военной промышленности.)

Муха, словно прочитав мысли Шпеера и догадавшись о полной своей безопасности, уселась на бювар и принялась чистить крылышки. Шпеер с трудом отвел от нее взгляд, и вовремя: Гитлер смотрел на него и, казалось, готов был что-то спросить.

Но фюрер ничего не спросил.

— Этот человек мне очень понравился, — сказал он решительно. — Я назначаю его своим статс-секретарем.

Речь шла о докторе Ганценмюллере, молодом советнике имперского управления железных дорог, которого Шпеер только что представил Гитлеру. Фюрер давненько подумывал — вернее, ему внушил это тот же Шпеер, — что неплохо бы заменить старого шестидесятипятилетнего статс-секретаря кем-нибудь помоложе из подающих надежды. Рейхсминистр транспорта Дорпмюллер был категорически против, чему не приходилось удивляться — Дорпмюллеру самому было семьдесят три, но кто, в конце концов, прислушивался к его мнению?

«Дорпмюллер, Ганценмюллер… Интересное совпадение, — подумал Шпеер. Старик будет недоволен, подумает, что я издеваюсь. Это нехорошо, нужно было подумать раньше. Теперь уже поздно. После слов фюрера ничего не изменишь, ну, оно и к лучшему. Разбираться с железными дорогами все равно надо — то, что сегодня творится на занятых нами русских территориях, никуда не годится».

Накануне Шпеер предложил Гитлеру вначале посоветоваться с рейхсминистром транспорта, но Гитлер был категоричен:

— Ни в коем случае! Никто из них не должен ничего знать. Я просто вызову вас, господин Шпеер, вместе с вашим кандидатом в ставку. А имперский министр транспорта пусть приедет отдельно от вас.

Сейчас старик Дорпмюллер околачивался в приемной, прекрасно понимая, о чем тут идет речь и зачем Шпеер привел с собой молодого советника. А вот Ганценмюллер о присутствии рейхсминистра не знал и потому держался молодцом. Не робел, беседовал с фюрером спокойно и деловито, показал прекрасное знание проблем железной дороги. Другие участники совещания одобрительно переглядывались, фельдмаршал Мильх задумчиво кивал.

«Не исключено, что Гитлер принял решение заранее, еще когда ознакомился с российскими подвигами Ганценмюллера, где тот наладил практически безнадежно парализованное движение поездов между Минском и Смоленском. Это вполне в духе фюрера».

— В прошлую зиму мне пришлось решать проблемы, — продолжал между тем Гитлер, — с которыми я никогда в жизни не сталкивался. И так называемые специалисты, и люди, занимающие ответственные посты, то и дело твердили: это невозможно, это не получится. Больше я не потерплю подобных суждений! Истинные руководители всегда решали и решают любые проблемы. И ни с кем особенно не церемонятся. И меня совершенно не интересует мнение потомков о моих методах. Мы должны выиграть войну, в противном случае Германию ожидает гибель. Вот единственное, что меня волнует.

Новоиспеченный статс-секретарь, порозовев, слушал Гитлера и явно воспринимал его слова как руководство к действию.

«Надо бы поговорить с министром, — подумал Шпеер, вновь заметив муху, на сей раз севшую на подлокотник соседнего кресла. — Старик очень, очень обидится. А специалист он все-таки отличный, зачем ссориться с ним по пустякам?»

— Прошлой зимой я сумел предотвратить катастрофу только потому, что успешно противостоял натиску генералов, которые настаивали на отступлении, — продолжал Гитлер. Наверное, он говорил это скорее для себя, но Ганценмюллер и Шпеер слушали внимательно. — А вы… — фюрер повернулся к советнику. — Вы своим поведением на фронте доказали, что обладаете должной энергией и способны навести порядок на транспорте. Шпеер, рейхсминистр в приемной?

Шпеер кивнул.

— Пусть войдет, с кем он там еще пришел…

Шпеер подошел к двери кабинета и открыл ее. Старик сидел на диванчике, вполголоса беседуя со своим министериаль-директором Лейбрандтом.

— Фюрер приглашает вас, — сказал Шпеер. Дорпмюллер колюче взглянул на него, пропустил вперед министериаль-директора.

— Я намерен своим личным вмешательством изменить сложившуюся ситуацию! — заявил Гитлер, как только они вошли. — Я в свое время тоже начинал с нуля, был просто солдатом Первой мировой войны и пришел в политику, когда все, кто считал себя истинными вождями, оказались далеко не на высоте. Железная воля — вот что помогло мне одержать победу. Весь мой жизненный путь подтверждает, что я никогда не отступаю перед трудностями. Война поставила перед нами новые задачи, и мы просто обязаны решить их. Я повторяю, для меня не существует слова «невозможно». Он сверкнул глазами и крикнул: — Не существует — и все!

«Очень удобный момент для рукоплесканий, — подумал Шпеер. — Зал встает и кричит: «Хайль!». Вот только зала нет, а участники совещания — народ привычный».

Выдержав паузу, Гитлер сказал уже вполне спокойным голосом:

— Я, господин Дорпмюллер, назначаю вашего советника, вот этого молодого человека, на пост статс-секретаря.

Рейхсминистр промолчал. Он лишь кивнул и покосился на Ганпенмюллера, который явно чувствовал себя не совсем удобно. Тем не менее факт свершился, и совещание продолжалось как ни в чем не бывало. Проблема железных дорог муссировалась еще некоторое время, после чего Мильх и Шпеер получили временные чрезвычайные полномочия на транспорте. Завершая совещание, Гитлер с металлом в голосе заявил: