Юрий Шамшурин - В тайге стреляют
— Огонер, где можно купить сена? — остановился перед ним Назарка и показал на худых, измученных лошадей. — Сколько есть табаку — тебе отдам и деньгами еще заплачу!
— Найду! — бойко ответил Басыкка, обрадовавшись не столько обещанному табаку, сколько возможности чем-то заняться.
Примерно через час к изгороди подъехал скрипучий воз с сеном.
«Молодец, Басыкка!» — мысленно похвалил хозяина Назарка. А старик увидел «улахан табаарыыса» и таинственно поманил его пальцем. Вид у хозяина был загадочный. Назарка подошел.
— Нохо!.. Табаарыыс! — тотчас поправил себя Басыкка. — Тут еще несколько парней из отряда на амнистию хотят идти, да только боятся... Может, поедешь, хорошо потолкуешь с ними, как со мной говорил. Табак с собой возьми, за сено после отдашь... Про моего сына узнали — веселее им стало.
— Обязательно поеду, огонер! И еще два красноармейца со мной будут, — громко произнес Назарка. — И ты езжай с нами, огонер. Спасибо тебе за помощь и совет скажем!
— Сёп!.. Сёп! — закивал головой старик и с озабоченным видом засеменил к юрте.
После плотного обеда, на закате солнца, по холодку, отряд Фролова выступил дальше, к городу. А Назарка, Костя Люн, Коломейцев и гордый доверием Басыкка повернули к невидимой за лесом реке, которая напоминала о себе сырой пронизывающей свежестью. Впереди, ссутулившись на высоком седле и валко покачиваясь из стороны в сторону, ехал Басыкка. Голова его была по-бабьи повязана ситцевым платком. Сзади к луке была привязана туго свернутая подушка. Старик, видимо, любил путешествовать с комфортом.
Узкая тропинка позволяла ехать только гуськом, и путники молчали.
Глава одиннадцатая
Отсюда, с высоты, хорошо было видно, какой крутой изгиб делала река, рассекшая горы и зазеленевшую тайгу. Тесный мыс, пятачок, занимал город. Издалека дома походили на чурочки, напиленные из разных пород дерева и брошенные беспорядочной кучкой у желтого обрыва.
Назарка привстал на стременах и долго смотрел на знакомые места. Ровный упругий ветер растрепал прядь волос, выбившуюся из-под фуражки с маленьким, сдавленным с боков лакированным козырьком. Назаркины товарищи и сдавшиеся добровольно белобандиты между тем спустились в низину и пересекли алас, круглый, будто лес там расчистили по циркулю... Не обманул старый Басыкка. Восемнадцать белобандитов, покинутых своими командирами, безоговорочно приняли все условия. Задымленные кострами, отощавшие и обовшивевшие парни и мужики жадно курили Назаркин табак, согласно кивали в такт его словам и одобрительно повторяли:
— Сёп!.. Сёп!
«За что же убивать этих людей? — думал Назарка, разглядывая смуглые, разулыбившиеся лица бывших мятежников. — Им вдолбили в головы, будто красные разорят их небогатые гнезда, будут издеваться над женами и дочерьми...»
Взвалив на плечи свои видавшие виды берданки, недавние враги оживленной, говорливой гурьбой топали к городу, сопровождаемые красноармейцами. Среди них не замечалось ни настороженности, ни подозрительности. Впервые за много дней эти самые мирные на земле скотоводы и охотники чувствовали себя спокойно, в безопасности. Они шли, не таясь, не прячась: что называлось войной, для них осталось позади...
Назарка шевельнул поводьями, пустил лошадь неторопкой рысью, догоняя ушедших далеко вперед путников. Костя Люн, чуть свесившись с седла влево, внимательно слушал. Рядом с ним вышагивал низенький, коренастый якут. Подошвы торбасов у него полностью износились, и он ступал по мшистой земле голыми ступнями, поочередно показывая идущим сзади грязные пятки. Одной рукой парень держался за стремя, другой отчаянно размахивал. Он что-то увлеченно рассказывал, сияя белозубой улыбкой. Костя вряд ли что понимал из его речи, но делал вид, что повествование его заинтересовало.
Назарка поравнялся с приятелем и поехал рядом, касаясь коленом колена товарища.
— О чем он? — немного погодя спросил Люн, кивнув на рассказчика.
— О себе толкует... Раз поехал за сеном, навстречу ему верховой. Этот, дружок твой, затаился и изготовил оружие. Утверждает, что то был красноармеец. Но стрелять не стал — пожалел, — перевел Назарка.
Приблизительно в версте от города Назарка собрал вокруг себя пленных. Он сел на поваленную лесину и жестом пригласил остальных последовать его примеру. Пустил кисет по рукам.
— Теперь идите по двое друг за другом. Берданки надо повесить на плечо прикладом кверху, — вразумлял Назарка. — Мы поедем в стороне. Идите сразу в Совет. Скажите там то же самое, что говорили мне за Хамагаттой: «Мы верим якутскому советскому правительству и никогда не поднимем против него оружие!..» Покурили?.. Ну, двинулись!
Издали проводив бывших повстанцев до Совета и убедившись, что все в порядке, Назарка поехал в Чека, сдал лошадь дежурному и, стуча каблуками по деревянному полу, прошел в кабинет. Чухломина не было. За дни, пока Назарка отсутствовал, здесь ничего не изменилось. Лишь после свежего воздуха тайги запах остывшего табачного дыма казался особенно горьким. Назарка распахнул створку окна. Проскочивший внутрь ветерок взвеял с подоконника пепел и серым облачком помчал его к приоткрытой двери.
Назарка передвинул кресло к стенке и устроился в нем в полулежачем положении. Ноющие ноги сложил на стул и закрыл глаза. Вообще-то можно было бы пойти домой, но хотелось дождаться Чухломина и сообщить ему приятную весть: в ответ на призыв якутского правительства рассеянные по тайге остатки белогвардейских банд складывают оружие и являются с повинной. Значит, не жестокости и репрессии повлияли на рядовых белобандитов.
— Ты уже здесь, Никифоров! — от порога негромко произнес Чухломин. — С благополучным прибытием!
Задремавший Назарка вздрогнул, вскочил, ногой зацепил и опрокинул стул. Он быстренько поднял его и вытянулся, как положено бойцу Красной Армии.
— Прибыл, товарищ председатель Чека! — отрапортовал Назарка. — Задание выполнил! Отряд встретил. Алас, где стреляли в комсомольца, осмотрел. Чепуха! Ему, однако, показалось. В Совет пришли восемнадцать белобандитов. Я с ними за Хамагаттой толковал, — с улыбкой добавил он. — С одним тут посылал вам записку. Петром того парня зовут — Бетюром по-нашему.
— Был. Передал... Молодец, Никифоров!.. Значит, дело утрясено — пока останешься в Чека, а потом отправим тебя учиться, — сдерживая кашель, говорил Чухломин. — А теперь марш отдыхать! Все — аудиенция окончена!
— Да, — у выхода вспомнил Назарка, — с ребятами занимались, Петр Маркович?
— Занимался, занимался, — ворчливо ответил Чухломин. — Ступай!
