Уилбур Смит - Птица не упадет
— Почему ты убил моего буйвола? — спросил он, не уверенный, что Пунгуше в сознании. — Теперь все знают новые законы. Я побывал во всех деревнях, говорил со всеми индунами, со всеми вождями, все меня слышали. Все знают, какое наказание ждет за охоту в долине.
— Если это твой буйвол, почему на нем нет следа твоего железа? Разве не в обычае белых людей выжигать клеймо на своем скоте? — спросил Пунгуше с носилок без улыбки и без следа насмешки, однако Марк знал, что это насмешка. И почувствовал, как оживает его гнев.
— Даже старый король Чака объявил это место священным.
— Нет, — возразил Пунгуше. — Оно было объявлено местом королевской охоты, — его голос гордо зазвенел, — а я зулус королевской крови. Я охотился здесь по праву рождения, это мой долг мужчины.
— Никто не имеет права здесь охотиться.
— А как же белые, которые уже сто сезонов приходили сюда с исибаму, ружьями? — спросил Пунгуше.
— Они творили злые дела, как и ты.
— Тогда почему их не отводили в крааль короля Георга, не оказали им такую же честь, как мне?
— В будущем их тоже будут туда отводить, — заверил Марк.
— Хо! — отозвался Пунгуше, и на этот раз в его голосе звучали презрение и насмешка.
— Когда я их поймаю, они пойдут туда же, — упрямо повторил Марк, но зулус рукой с розовой ладонью сделал выразительный жест, который говорил: существует много законов. Но одни для богатых, другие для бедных, одни для белых, другие для черных. Они снова замолчали и молчали до тех пор, пока Марк не остановился на ночь и не привязал Троянца.
Когда Марк у костра готовил для них обоих еду, из темноты с носилок снова заговорил Пунгуше.
— Для кого ты бережешь сильване, диких зверей долины? Сюда придет охотиться король Георг?
— Никто никогда не будет здесь охотиться, ни король, ни обычный человек.
— Тогда зачем ты охраняешь сильване?
— Потому что если этого не делать, настанет день, когда в этой земле никого не останется. Ни буйволов, ни львов, ни куду — никого. Большая пустота.
Пунгуше замолк. Марк налил похлебку из кукурузы с говядиной в крышку котелка и отнес зулусу.
— Ешь, — сказал он и сел напротив, держа на коленях собственную миску.
— Ты говоришь правду, — задумчиво сказал Пунгуше. — Когда я был ребенком твоих лет, — Марк заметил шпильку, но оставил ее без внимания, — в этой долине жили слоны, большие самцы с бивнями длиной в метательное копье, а львов и буйволов было как скота в королевских стадах. — Он помолчал. — Все это исчезло, и скоро исчезнет то, что осталось.
— Разве это хорошо? — спросил Марк.
— Это не хорошо и не плохо. — Пунгуше пожал плечами и принялся за еду. — Просто так устроен мир, и думать об этом бесполезно.
Они в молчании окончили трапезу, Марк очистил посуду и принес кофе, от которого Пунгуше отмахнулся.
— Выпей! — приказал ему Марк. — Нужно, чтобы в твоей воде не было крови.
Он дал Пунгуше папиросу, и зулус старательно отломил кончик, прежде чем сунул ее в губы. Он сморщил широкий плоский нос от незнакомого пресного вкуса, потому что привык к жесткому черному туземному табаку, но не стал оскорблять хозяина лагеря своими замечаниями.
— Когда все кончится, когда в эту долину придет великая пустота, что станет с тобой, о шакал? — спросил Марк.
— Я не понимаю твой вопрос.
— Ты человек сильване. Великий охотник. Твоя жизнь связана с сильване, как пастух связан со своим скотом. Что станет с тобой, о могучий охотник, когда исчезнет твой скот?
Марк понял, что задел зулуса. Тот еще больше раздул ноздри — было видно, что на душе у него накипело. Но Марк ждал. Пунгуше же обдумывал его слова — долго и всесторонне.
— Я пойду в Иголди, — сказал наконец Пунгуше. — Пойду на золотые шахты и разбогатею.
— Тебе дадут работу глубоко под землей, где ты не увидишь солнца и не почувствуешь ветра, и ты будешь колоть камни, как и теперь, в краале короля Георга.
Марк увидел на лице зулуса отвращение.
— Я пойду в Теквени, — изменил план Пунгуше. — Я пойду в Дурбан и стану важным человеком.
— В Теквени ты будешь дышать дымом из фабричных труб, а когда толстый надсмотрщик-бабу будет говорить с тобой, ты станешь отвечать: «Йехбо, нкози. Да, хозяин».
Отвращение на лице зулуса проступило еще явственнее. Он докурил папиросу до кончика и смял пальцами.
— Джамела, — строго сказал он. — Твои слова тревожат человека.
* * *Марк хорошо знал, насколько серьезна рана зулуса, гораздо серьезнее, чем позволяет предположить его стоическое терпение. Но показывать, что тебе больно, могут только женщины.
Он очень нескоро сможет выдержать поездку в коляске по плохим дорогам к ближайшему полицейскому участку и к суду магистрата в Ледибурге.
Марк поместил его в пристройке для инструментов, которую поставил у дальней стены конюшни. Здесь было чисто, сухо и прохладно, и была прочная дверь с висячим замком. Несмотря на возражения Марион, он взял одеяла из ее сундука и матрац, который она берегла для детской.
— Но он туземец, дорогой!
Каждый вечер он относил пленнику еду, осматривал рану и заново перевязывал ее.
Пока Пунгуше ел, Марк сидел на ступеньке и ждал. Потом они курили и разговаривали.
— Если долина теперь принадлежит королю Георгу, почему ты построил здесь свой дом, развел огород и пасешь своих мулов?
— Я человек короля, — объяснял Марк.
— Значит, ты индуна? — Пунгуше не донес ложку до рта и недоверчиво посмотрел на Марка. — Ты один из советников короля?
— Я хранитель королевской охоты.
Марк использовал старый зулусский титул, и Пунгуше печально покачал головой.
— Отец моего отца когда-то был хранителем королевской охоты. Но он был важным человеком, с двумя дюжинами жен, он сражался в десятках войн и убил столько врагов, что на его щите бычьи хвосты росли густо, как трава весной.
Бычий хвост король жаловал воину, которого хотел отметить за доблесть в битве.
Пунгуше закончил есть и просто сказал:
— Королю Чаке хватало мудрости не поручать ребенку мужскую работу.
На следующий вечер Марк заметил, что рана быстро и чисто зарастает благодаря огромной силе и закаленности зулуса. Теперь он тоже сидел, скрестив ноги, и в том, как он держал голову, видны были живость и бодрость. Пунгуше гораздо быстрее, чем рассчитывал Марк, сможет отправиться на суд в Ледибург. При этой мысли Марк испытывал странное сожаление.
— Король Георг, конечно, — великий, мудрый и всевидящий король, — начал привычный вечерний спор Пунгуше. — Так почему он ждал до заката с работой, которую следовало начинать на рассвете? Если он хотел избежать великой пустоты в долине, эту работу должен был начать еще его отец.
