Карл Май - На Рио-де-Ла-Плате
— Что же изменило вас? Какое-то печальное событие?
— Разумеется.
— А можно узнать какое?
— Я стараюсь не говорить о нем.
— Но если на сердце лежит бремя, от него не избавится тот, кто в молчании вечно носит его с собой, кто не решается довериться сочувствующему сердцу!
— Да, верно. Но попробуйте, сеньор, отыщите хотя бы одно и впрямь сочувствующее сердце! Таких людей нет!
— Нет, простите! Вы, наверное, стали ненавидеть людей. Но подумайте, кроме плохих людей, на свете есть множество хороших!
— Не спорю, но что толку говорить о делах прошлых, если изменить их уже нельзя?
— И беда не беда, коли ею поделишься. Помните эту старинную поговорку?
— Помнить-то помню, но верно и другое: бедой поделишься, она и совсем задавит. Что из того, если я вправду встречу собеседника, который участливо отнесется ко мне? Поможет ли он отомстить? Отыщет ли человека, которого я не могу найти уже долгие годы, которого я не могу покарать? Нет, конечно же, нет! Нет, я не понимаю, почему должен говорить о вещах, которые не изменишь?
— Ну, если вы не хотите, то не смею вас заставлять, и все же я догадываюсь, что вас мучит.
— Вы? Иностранец?
— Да. Всему виной убийство вашего брата?
— Сеньор, — изумленно спросил он, — что вам известно о Хуане, моем брате?
— Наш проводник — родственник ваш — сказал лишь одно: что его убили.
— Родственник, сплетник этот! Что его разобрало? Вздумал говорить о моих делах!
— Не сердитесь на него! Если б не он, не его слова, вас бы, наверное, уже не было в живых. Вы так сильно меня оскорбили, что я не стал бы с вами болтать попусту, я ответил бы вам совсем по-другому, если б до этого ваш кузен не рассказал мне о вас.
— Ерунда! Я был парламентером!
— Человек, явившийся для переговоров, вдвойне должен быть вежлив и осторожен; вы же поступили наоборот, согласитесь. Ваша жизнь висела на волоске. Но я знал, что с тех пор, как убили вашего брата, вы стали совсем другим. Человек, принимающий смерть родного ему существа так близко к сердцу, конечно же, очень порядочный человек. Поэтому я стал сочувствовать вам.
— Вот, стало быть, что!
Он умолк, я не решился прерывать молчание. Захочет поделиться своей бедой, пусть все совершится по доброй воле. Прошло немало времени, прежде чем он спросил:
— Мой кузен рассказал вам все, что знал?
— Не знаю, что ему еще известно. Мне он сказал одно: что ваш брат убит.
— Он многого не знает. Я не сообщал ему. С какой стати?
— Что ж, тогда и со мной, иностранцем, вряд ли вы пуститесь в разговоры.
— Быть может, и нет, сеньор!
— Если вы мне доверитесь, я только обрадуюсь.
— В том-то и дело, сеньор! Доверяю я вам. Хоть вы и мой враг, я ваш пленник и знать не знаю, что вы со мной задумали сделать. И все же вы так обращаетесь со мной, что я не боюсь вас, не чувствую к вам вражды. Я вижу, что очень, очень в вас ошибался. Когда мы ехали сюда, я слышал ваши разговоры, теперь я понимаю, что вы за человек. Вы один и спасли всю вашу компанию. А когда я вспомню, как вы схватили меня, то думаю, что вы всего сумеете добиться. Стоит вам только захотеть. Еще я слышал, что вы решили поехать потом в Гран-Чако. Вы вправду туда собираетесь?
— Точно.
— А потом в горы?
— Может быть, переберусь через них в Перу.
— Гм! Тогда хотелось бы с вами поговорить. Быть может, вы случайно нападете на след, который я никак не могу отыскать. Кровь моего брата взывает к мести. Денно и нощно в душе моей звучит этот крик, но до сих пор нет ему утешения. И вот, раз вы окажетесь в тех краях, то думаю, от ваших глаз след не ускользнет.
— Не переоценивайте мои силы! Давно ли это случилось?
— Много лет назад. И все же есть одна зацепка, есть одно место, если бы я привел вас туда, то, может быть… но нет, нет, разве это по силам человеку?
— Что?
— Разве бывают люди столь умными, столь проницательными? Разве способны они по прошествии многих лет, попав на место, где совершилось преступление, отыскать убийцу?
— Да, это почти немыслимо.
— К тому же все произошло в очень глухом уголке, где уже через несколько дней бури стирают любые следы.
— Ваш брат там и похоронен?
— Да.
— И теперь его могила — единственная улика, которая есть у вас, чтобы обнаружить убийцу?
— Нет. К счастью, бутылка все еще там.
— Какая бутылка?
— Бутылка со шнурками, там ее закопал убийца.
— Со шнурками? Вы имеете в виду кипу, перуанские узелковые письмена? Тогда не молчите: непременно поведайте, что же случилось!
Я невольно подумал о сендадоре, которого уже прежде начал подозревать. Сейчас лишь он один владел старинными чертежами, двумя этими схемами; о кипу же он ничего не сказал йербатеро. Конечно, он спрятал их, чтобы они не попали в руки человека, способного их расшифровать и отыскать впоследствии место, где схоронены сокровища. Что, если Гомарра говорил сейчас о тех самых кипу! Я был поражен услышанным; потому последнюю фразу проговорил так торопливо, что индеец переспросил:
— Что с вами? Вы так изумлены, сеньор!
— Вы сказали о кипу, они меня необычайно интересуют.
— Вы можете читать эти шнурки?
— Гм! Мне приходилось держать в руках несколько книг, трактовавших, как разгадать кипу; к тому же я довольно сносно знаю и сам язык; хотя все же сомневаюсь, что сумею прочитать узелки.
— Трудно это?
— Очень. Знать бы, о чем идет речь, тогда уже намного легче. Тогда бы я разгадал хоть некоторые из узелков.
— Эх, если бы я сам знал, что там!
— А может, удастся угадать? С убийством вашего брата это связано?
— Конечно, сеньор!
— Так расскажите, как случилось это мерзкое преступление! Вдруг я найду связь между ним и содержанием загадочных шнурков? Где совершилось убийство?
— В боливийских Андах, в пустынной пампе Салинас. Слыхали о таком месте?
— В Южной Америке я не был ни разу; стало быть, не был в Андах, но о пампе Салинас читал. Она и впрямь такая унылая, как ее описывают?
— Вообразить такого нельзя. Можно ехать помногу дней и не увидеть ни дерева, ни куста, ничего, кроме отдельных растений, приспособившихся к засоленной почве. Я бы и сам туда ни в жизнь не выбрался, если бы не охота. Стоит проехать эту пустыню, как попадаешь в местность, где видимо-невидимо шиншилл.
— Там поблизости есть соленое озеро?
— Одно, очень примечательное. Оно раскинулось в просторной, уединенной долине. Говорят, что раньше, до появления белых, у берегов соленого озера лежало множество цветущих поселений; все они уничтожены войной. Теперь нет ни следа от них.
