Дзен и искусство ухода за мотоциклом: исследование о ценностях - Роберт М. Пирсиг

Мы уезжаем и завтракаем в придорожном городке под названием Веотт; там я замечаю, что Крис по-прежнему в отдаленном расположении духа. При таком настроении смотят в сторону, не разговарирают, и я оставляю его в покое.

Дальше, в Леггетте, мы видим пруд с утками для туристов, покупаем «Крекер-Джеков» и кидаем их уткам, и он проделывает это с таким несчастным видом, какого мне никогда не приходилось наблюдать раньше. Потом мы выезжаем на извилистую дорогу, ведущую по прибрежному хребту и вдруг попадаем в плотный туман. Температура падает, и я знаю, что мы — опять у моря.

Когда туман поднимается, мы видим океан с высокого утеса, такой распростертый, синий и далекий. Пока мы едем, мне становится холодно, пронизывающе холодно.

Мы останавливаемся, я вытаскиваю куртку и надеваю. Вижу, что Крис подошел слишком близко к краю утеса. До камней внизу — по меньшей мере сотня футов. Слишком близко!

— КРИС! — ору я. Он не отвечает.

Я поднимаюсь, хватаю его за рубашку и стаскиваю вниз.

— Не делай так, — говорю я.

Он смотрит на меня со странным прищуром.

Я вытаскиваю его одежду. Он берет, но волынит и не одевается.

Торопить его нет смысла. Если он в таком настроении, что хочет выжидать, то пускай выжидает.

Ждет. Прохолит десять минут, потом пятнадцать.

У нас будут соревнования по выжиданию.

Через полчаса на холодном ветру с океана он спрашивает:

— Куда мы едем?

— Сейчас — на юг, вдоль побережья.

— Поехали назад.

— Куда?

— Где теплее.

Лишних сотню миль.

— Нам сейчас нужно ехать на юг, — говорю я.

— Зачем?

— Потому что ехать назад — слишком большой крюк.

— Поехали назад.

— Нет. Надень теплое.

Он не надевает и просто сидит на земле.

Еще через пятнадцать минут произносит:

— Поехали обратно.

— Крис, не ты ведешь мотоцикл. Я его веду. Мы едем на юг.

— Зачем?

— Потому что слишком далеко и потому что я так сказал.

— А почему нам тогда просто не поехать обратно?

Злость достает меня:

— Ты ведь не хочешь на самом деле это узнать, да?

— Я хочу обратно. Ты мне просто скажи, почему мы не можем поехать обратно.

Я уже умерил свою несдержанность.

— На самом деле, ты не хочешь возвращаться, Крис. На самом деле ты добиваешься только одного — разозлить меня. Еще немного — и у тебя это получится!

Страх в глазах. Вот чего он хотел. Ненавидеть меня. Потому что я — не он.

Крис тоскливо смотрит в землю и надевает теплую одежду. Потом мы снова садимся на машину и едем вдоль побережья.

Я могу имитировать отца, который, как предполагается, у него есть, но подсознательно, на уровне Качества, он видит меня насквозь и знает, что его настоящего отца здесь нет. Во всех этих разговорах о Шатокуа было больше чем чуть-чуть лжи. Снова и снова высказывалось пожелание уничтожать дуальность субъекта-объекта, когда самая большая дуальность, дуальность между мной и им, осталась обойденной. Ум разделенный и направленный против самого себя.

Но кто же это сделал? Не я же сам. И переделать никак нельзя… Я продолжаю спрашивать себя, насколько глубоко до дна того океана вон там…

Я — еретик, покаявшийся и тем в глазах всех остальных спасший свою душу. В глазах всех, кроме одного, который глубоко внутри знает, что спас я только собственную шкуру.

Я выживаю главным образом благодаря тому, что угождаю другим. Делается это, чтобы выкарабкаться, вычисляется, чего они хотят, а потом говорится то, чего им хочется, мастерски и оригинально, как только можно, и если убедишь их, то выкарабкаешься. Если б я на него не наорал, то по-прежнему оставался бы там; он же был верен тому, во что верил, до самого конца. Вот в чем разница между нами, и Крис это знает. И вот почему иногда мне кажется, что он — реальность, а я — призрак.

Мы теперь — на побережье округа Мендосино, и здесь все дико, прекрасно и открыто. Холмы, в основном, покрыты травой, но под прикрытием скал и в горных складках растут странные текучие кустарники, изваянные постоянными ветрами с океана. Мы проезжаем мимо старых деревянных заборов, поседевших от времени. Вдалеке — старая, избитая непогодой серая ферма. Как можно здесь что-то разводить? Забор во многих местах сломан. Нищета.

Там, где дорога начинает опускаться с высоких утесов к берегу, мы останавливаемся отдохнуть. Когда я выключаю мотор, Крис спрашивает:

— Для чего мы здесь остановились?

— Я устал.

— А я нет. Поехали дальше.

Он все еще злится. Я тоже.

— Спустись на пляж и бегай там кругами, пока я не отдохну, — говорю я.

— Поехали дальше, — бурчит он, но я отхожу и не обращаю на это внимания. Он садится на обочину дороги рядом с мотоциклом.

Здесь густ морской запах гниющей органической материи, а холодный ветер не дает хорошо расслабиться. Но я нахожу большую кучу серых камней, где нет ветра, а теплом от солнца можно по-прежнему наслаждаться. Я сосредотачиваюсь на солнечном тепле и благодарен за то немногое, что есть.

Мы снова едем, и у меня в голове постепенно оформляется мысль о том, что он — еще один Федр; думает так же, как он, поступает так же, как он, ищет неприятностей на свою голову, увлекаемый силами, которые всего лишь смутно сознает и совсем не понимает… Вопросы… те же самые вопросы… ему надо знать все.

А если он не добивается ответа, то просто едет и едет дальше, пока его не получит, и это ведет его к следующему вопросу, и он снова едет в поисках ответа на него… в бесконечной погоне за вопросами, так и не видя и никак не понимая, что вопросы никогда не кончатся. Чего-то не хватает, и он это знает, и он убъет себя, пытаясь это обнаружить.

Мы делаем резкий поворот на вершине крутого утеса. Океан простирается бесконечно: холодный и синий, он вызывает странное отчаянье. Живущие на берегу никогда по-настоящему не знают, что олицетворяет океан для тех, кто живет внутри замкнутой со всех сторон суши, — какая это далекая мечта, присутствующая, но невидимая в глубочайших пластах подсознательного; а когда они приезжают к океану, и образы сознания сравниваются с подсознательной мечтой, возникает чувство поражения: приехали в такую даль и вдруг остановились перед такой тайной, которой никогда не постичь. Перед источником всего.

Гораздо позже мы въезжаем в город, где сияющая дымка, казавшаяся такой естественной над