Анатолий Ромов - Поединок. Выпуск 8
— Как, Тимофей, вниз пойдешь? — спросил Кузнецов. — Или ничего, потерпишь до утра? Выбирай, воля твоя...
Радист вскочил, вытянувшись:
— Товарищ командир, рация ведь цела! Зачем же вниз? — В голосе обида послышалась. — Рана так себе...
— Ну, ну, — согласился Кузнецов. «Вот и этот, как Сименцов, свое ищет... ведь право имеет уйти, так нет. А молодец саратовский». И повернулся к Глазкову: — Все полегли корякинцы, все до единого. Орудие вдребезги, но это уже в последнюю минуту, миной.
— Кто же стрелял? Неужто один?
Кузнецов не ответил, помолчал, и Глазков не стал переспрашивать, помолчал тоже.
— Одни мы теперь, — сказал Кузнецов, — надо орудие тщательно подготовить. А у Бурова что?
— Плохо, должно быть, чуть танками не помяли.
У Бурова и впрямь дела были неважные: у него осталась только треть батальона.
— Это от той трети, с которой я начал оборону высоты, — зло говорил он, придя вскоре к Кузнецову. — В предыдущих боях здорово нас помотало. Только называется батальон. А так...
Они сидели вдвоем, курили потихоньку, поглядывали в сторону черневшего в ночи леса. Тихо и угрюмо скользила луна меж темных туч, блеклым, зеленоватым светом обдавала и высоту, и пустое пространство перед ней. Со стороны Балтики все тянуло низовым промозглым ветром, и опять стал накрапывать дождик.
Кузнецов рассказал о своих делах.
Буров поднял воротник шинели, натянул поглубже фуражку:
— Вдвоем мы с тобой остались, Николай: твое орудие и мой батальон. Он впервые назвал Кузнецова по имени. — Если б не вы, смяли бы нас танками в два счета. Помощь обещали только утром: мол, держись, Буров, не подкачай, надеемся на тебя. А как тут не подкачаешь... Связь-то с артполком имеешь?
— Рация уцелела, есть связь, товарищ капитан.
— В случае нужды огонька просить надо... А танки твои, гляди, коптят еще — ювелирная, скажу, работа... Но мы тоже кое-что сделали. Развиднеется, увидишь, сколько этих гавриков на склоне отдыхает... Ну, прощай, питерский.
Повторную атаку немцы начали ближе к рассвету: раньше, видно, не успели. Со стороны леса опять послышался гул танковых моторов, он нарастал, приближался, но Кузнецову удалось лишь через несколько минут разглядеть сами танки. Теперь они шли развернутым строем, нацеливаясь прямо на высоту. На этот раз он насчитал только восемь, но ведь и на высоте оставалось лишь одно его орудие да потрепанный вконец батальон Бурова. Надо было что-то предпринимать, и он решился.
— Приготовиться к бою! — скомандовал. И крикнул радисту: — Вызывай артполк!
— «Сосна»! «Сосна»! Я — «Береза»! Я — «Береза»! Как меня слышите? — звал радист и через несколько секунд, почти сразу, обрадованно доложил: Есть связь, товарищ командир!
— Попроси НЗО[16]. Пусть дадут НЗО двести перед высотой, — приказал Кузнецов.
И опять радист стал кричать в трубку:
— «Сосна»! «Сосна»! Я — «Береза»! Дайте НЗО двести! Дайте НЗО двести перед высотой! — Ему тут же ответили, и он сообщил Кузнецову: — Сигнал приняли, товарищ командир.
— Хорошо, Тимофей, сейчас увидим, что из этого выйдет.
Кузнецов следил за танками. В серой предрассветной мути они мчались уже по равнине, набирая скорость, и он с нетерпением ждал, когда из глубины расположения раздастся залп орудий артполка. Но танковый строй вдруг раздвоился, стал расходиться на стороны — одна четверка забирала к его флангу, другая — чуть левее, на окопы и на корякинское орудие, которого уже не существовало. Он понимал, что, если они успеют разойтись, накрыть их будет труднее, и с досадой крикнул радисту, чтобы там, в артполку, поторопились.
— Какого черта! — выругался. — На блины, что ли, к теще...
И тут же, словно услышав его, за спиной далеко и глухо зарокотали орудия. Ему почудилось, что дыхание мощного залпа обдало его упругим, горячим воздухом, но в следующий миг над головой пронеслись со звенящим шелестом пудовые снаряды, вспороли землю, вздыбились черной стеной перед танками. «Порядок», — подумалось второпях, хотя видел, попадания не вышло. Но чувствовал: вторым залпом может накрыть — первый как бы упредительный.
— Еще залп! Координаты те же!
— «Сосна»! «Сосна»! Я — «Береза»!.. — передавал радист команду. Из выемки, в которой он находился, торчала лишь его спина.
И опять после далекого гула тяжелым, скользящим шелестом дохнуло серое низкое небо и земля впереди, содрогнувшись, вспухла от взрывов. Танки пропали в клубах вскинутой земли, однако через несколько секунд на большой скорости вырвались на простор и продолжали мчаться, тут же открыв огонь. Но теперь Кузнецов насчитал только шесть машин и ликующим голосом воскликнул:
— Орудие! Подкалиберным по переднему!
— Есть цель! — отозвался на команду Глазков.
— Огонь!
Но в бою, особенно таком скоротечном, удачен не каждый выстрел, даже у хорошего наводчика. Орудие повело огонь, выпуская снаряд за снарядом, и, перекрывая грохот, неслась соленая и злая ругань Глазкова. Сам на себя ругался — это ему помогало, Кузнецов знал.
Танки неудержимо неслись к высоте, автоматчики не поспевали за ними, отставали, и лишь те немногие, что удержались на броне, хлестали беспорядочными очередями. Третий залп полковой артиллерии чуть запоздал и еще раз накрыл два подбитых, горящих танка и отставших автоматчиков. Уцелевшие машины ревели уже у самого подножия, перестроившись на ходу: теперь три из них шли на правый фланг, на кузнецовское орудие, столько же — на окопы Бурова. Просить НЗО было уже опасно: снаряды могли лечь слишком близко к окопам, а то и накрыть прямым попаданием.
Хотя на его фланг нацелились три танка и были они опасно близки, надвигаясь, стреляя на ходу, Кузнецова больше беспокоил Буров со своим вымотанным до предела батальоном. Как бы вновь, только теперь с еще большей обостренностью, он осознал, как не хватает корякинского орудия. Вдвоем они сумели бы неплохо встретить эту танковую шестерку. А теперь что ж он один сумеет с ней сделать, раздвоенной пополам?.. Он мельком бросил взгляд на окопы — оттуда уже полетели гранаты; потом на «свои» танки — они были так близко, что его удивило, как это пока еще не расстреляли орудие, а лишь по щиту хлестало пулями и осколками. И все-таки он отдал команду Глазкову:
— По танкам слева осколочными три выстрела! — Он прикинул: больше трех раз не успеет выстрелить, надо будет немедленно возвратить орудие в прежнее положение, иначе сомнут. И, проследив, как ствол пошел влево и замер, торопливо взмахнул рукой: — Огонь! Крой их, Глазков!
Орудие трижды рявкнуло так скоро, что Кузнецов и сам удивился. Глазков и весь расчет понимали, видели опасную, почти неотвратимую гибельность момента.
— Есть попадание! — вскрикнул Глазков, лихорадочно возвращая назад орудие. Ствол замер, нащупав ближний танк. — Держу цель!
