Остин Райт - Островитяния. Том второй
Я дала вам руку. И подумала: «Да, вот как мне следует поступить. Я не выйду за Тора…» И вдруг все стало так ясно. Вы верили мне, но вы не понимали меня. А мне не хватало веры. Я решила, что принесу вам одни лишь несчастья. И сама я не буду счастлива, вспоминая об упущенных возможностях. Я стану вашей женой лишь потому, что больше всего люблю свой дом. И обреку вас на жалкое положение — быть едва ли не приживалом у Дорнов. Вы были мне слишком дороги и слишком невинны, чтобы так обойтись с вами. Но я хотела вас, Джон, хотела, чтобы вы были моим мужчиной и чтобы вы обладали мной всегда.
Я сказала себе: «Будь я американкой, этого было бы достаточно…» И тогда я отняла свою руку и убежала. Мне хотелось как можно скорее перестать видеть вас — я боялась, что у меня не хватит выдержки и все снова запутается: мысли, чувства. Вы преследовали меня как наваждение… Если бы вы тогда попытались меня удержать — не знаю, что бы случилось. Я могла бы не выдержать и… и осталась бы с вами.
Потом я решила, что со всем покончено и надо продолжать, и вот тогда я вам солгала… Помните? Помните, как я извинялась, что заигрываю с вами? Мои слова больно задели вас, но мне было еще больнее. Так больно всегда преуменьшать пережитое! Но я решила не поддаваться чужому человеку, не дать превратить себя в американку…
И все, все это время я шла по очень тонкому льду, надеясь, что он провалится подо мной, что вы позаботитесь о нас обоих!..
Но вы не сделали этого. И я виновата лишь наполовину. Остальная часть вины — ваша!.. Пусть я ненавидела вас, но вы восхищали меня, поскольку оставались верны себе, верны природе вашей «любви». Эта «любовь» была бескорыстна и именно поэтому потерпела крах. Но и тут вас нельзя винить. Будь ваша любовь эгоистичной, она стала бы жестокой. Для меня оставался один выход: превратить вас в островитянина. Сердцем вы чувствовали, что лишены алии, которая могла бы питать анию во мне, даже если бы ваши чувства обрели гармонию. У вас была возможность. Думаю, вы отчасти догадывались об этом, но упустили ее ради меня. Вы пожертвовали собой ради меня!
Ах, бедный Джон и бедная Дорна, как мы жалки, перед нами нет открытого пути, и мы даже не можем решать, следовать ли по нему или забыть о нем, а вместо этого — такого простого! — вопроса вынуждены толковать неизвестно о чем.
Теперь, когда я узнал, что сердце ее принадлежало мне, чувство утраты стало похоже на то, что испытываешь, когда порываешь с тем, кто еще минуту назад был для тебя самым близким человеком.
— Я не знал, что был почти у цели, Дорна! Как тяжело слышать это сейчас.
— Вы обвиняете меня?
— Нет, себя!
— Но вы не изменили себе.
— Я желал вас и сам же вас потерял.
— Это не самое важное…
— Ах, Дорна! Я мог обладать вами, но теперь этого никогда не произойдет! Мне хочется умереть!.. Я хотел вас, хотел, чтобы вы были моей. Вы словно вонзили нож мне в сердце.
— Пожалуйста, прошу вас, милый, не сердитесь! Вам не должно быть больно, ведь вы уже не хотите меня, как раньше!
Образы прошлого мелькали передо мной: Дорна на «Болотной утке», засучив рукава — на кухне у Ронанов, ее обнаженное тело в воде…
— Я не знаю…
Слова ее едва доходили до меня.
— Мы близки и всегда будем близки друг другу, Джонланг, но наше желание — это всего лишь вспышка страсти, которая погубит нашу дружбу. Скажите откровенно! Вы хотели обладать моим телом. Вы не хотите этого сейчас. Вам нужно от меня что-то другое.
— Почему вы так решили, Дорна? Потому ли, что я еще не оправился от раны, а вы ждете ребенка?
— Вы сами должны ответить себе… Но вспомните — так ли вы хотели меня в последние месяцы, когда жили у Файнов, прежде чем отправиться в горы? Вспомните хорошенько. И разве что-то в вас не переменилось после разговора с братом? Ответьте честно!
— Я снова смирился с жизнью.
— И не забывайте о Наттане.
— Ах, Дорна!
— Я понимаю, это еще не значит, что вы остыли ко мне. Трудно быть однолюбом и хранить верность лишь одному человеку. Я не виню вас. Я понимаю все, и даже то, что вы предложили ей стать вашей женой, вы, с вашими привычками и взглядами, с вашей «любовью», лишенной алии, — даже тогда ваше чувство ко мне могло быть подлинной анией.
— Оно и было ею, мне так кажется. Но жить с Наттаной тоже было хорошо… Неужели я совсем запутался?
— Не думаю.
— Но ания не может умереть!
— Она и не умирает, что-то остается навсегда, как прекрасная картина, ставшая частью вашей жизни.
— Но что превращает ее в эту картину?
— Настрой наших чувств и ума, Джонланг, любое резкое вмешательство или перемена в вашей жизни. Не обязательно связанное с другой женщиной.
— Какие же перемены произошли со мной?
— А разве вы сами не чувствуете, как сильно изменились? С вами произошло немало всего. Теперь у вас есть цель, которой прежде не было.
— У меня нет цели, Дорна.
— Вы уверены? Но вы жили так, словно она у вас была.
— Какая же, по-вашему, цель стояла за моими поступками?
— Цель — выбрать себе определенный образ жизни, перестать быть сгустком чувств. Цели появляются раньше, чем мы осознаем их. Это лишь отчасти — мысли, порожденные нашим умом.
— И все же я не вижу определенной цели в своей жизни.
— Дело серьезней, чем вы полагаете, мой милый Джонланг: ваша бескорыстная любовь дарила себя другим. Вы глядели в лицо смерти, спасая мою жизнь и жизнь моего ребенка.
— Я не понимаю.
— Потерпите, мой дорогой… Теперь вы и я достигли того, что недоступно почти никому из мужчин и женщин, — мы полностью понимаем друг друга.
— Как же все это может сделать мою любовь меньше?
— Не меньше, нет… просто вы перестанете стремиться обладать мною. И про себя я ничего не могу сказать наверняка, как, впрочем, и вы, пока не встретите и не пожелаете кого-нибудь еще.
— Дважды пережить анию, Дорна? Это возможно?
— Да, если в вашу жизнь властно вторгнется что-то новое. То, что случилось, может сделать вас свободным. Ведь вы хотите свободы, не так ли? И оставьте право на свободу мне!
— Разумеется, если не смогу обладать вами.
— Вы никогда не сможете этого.
— Как вы жестоки, Дорна!
— Не отчаивайтесь, Джонланг. И не позволяйте мне отвращать вас от этой новой цели…
— Которая мне непонятна!
— Потерпите! Молю вас, потерпите!
— Как долго прикажете терпеть?
— Пока не почувствуете себя уверенным. Вы еще колеблетесь.
Она замолчала.
— Хорошо, я потерплю. Больше мне ничего не остается.
