Виктор Пронин - В исключительных обстоятельствах
— О да, господин Вебер... Благодарю вас;
Но недолго Мишель — так звали Полякова французы — обрабатывал виноградник. В округе рыскали гитлеровские патрули, и гостеприимство становилось опасным. Тогда он не мог и предполагать, что много лет спустя господин Анри Вебер будет его гостем в Москве. Тогда русский солдат думал об одном — куда податься? За него решил Анри.
— Пройдите километра два по дороге, от маленькой лавчонки сверните вправо, и широкая тропа выведет вас в лес, в самую гущу. Там работают лесорубы из ближайшей деревни. Это надежные парни. Они помогут найти нужных людей.
Анри обнял и перекрестил Мишеля.
— С богом!
Все получилось так, как он сказал.
...Стоял теплый майский день с колдовским ароматом весны, когда, напутствуемый лесорубами, Поляков вышел из леса. Вот она — та самая деревня, и тот самый дом под черепицей за высоким зеленым забором. Дом стоял на самой окраине, и беглеца это очень устраивало! Кругом ни души. Тишина, нарушаемая лишь певучей болтовней птиц. Когда зазвонил церковный колокол, из скрипучей калитки вышел невысокий, толстый человек с глазками-щелками, а за ним — худенькая девушка. Поляков поклонился: «Их бин призонье рюс», — и попросил поесть. Но толстяк, даже не взглянув в его сторону, отрезал: «Идите прочь». И вместе с девушкой зашагал к церкви.
...Минует несколько дней, уже. в отряде маки, куда русского солдата приведет один из лесорубов, худенькая девушка сама подойдет к нему и окажет:
— Меня зовут Аннет. Не сердитесь на отца. Он очень осторожный человек и решил, что вы из гестапо. Потом лесорубы все рассказали ему и поручились за вас. Папа просил передать, что будет рад видеть русского солдата в доме французского ажана.
Поляков удивленно вскинул глаза, Аннет рассмеялась:
— Маки и дочь ажана — не верится? Да?
У него еще много будет поводов для удивления. Завтра в палате командира отряда он увидит своих давних знакомых — адвоката и доктора, которые не раз навещали ферму Анри Вебера. Французы заговорщически подмигнули ему: «Бонжур, месье, мы, кажется, где-то встречались?...»
Это был интернациональный отряд — французы, испанцы, чехи и трое русских: танкист из Ленинграда, сапер с Украины и он, Мишель, москвич. Командир отряда относился к русским с симпатией. Но это не мешало ему до хрипоты спорить с ними по самым острым политическим проблемам. Однако дружбе споры не мешали. Нашумевшись, они через час-другой вместе распивали за победу бутылку терпкого вина и хором пели «Катюшу», «Марсельезу» и марш маки: «Если ты завтра погибнешь в бою, друг твой займет твое место в строю». И маки, люди разных политических взглядов и социального положения — коммунисты и социалисты, рабочие и мелкие буржуа, — окунутся в плотную тишину ночи и после изнурительного перехода будут штурмовать гитлеровский гарнизон, чинивший кровавую расправу над местными жителями.
А что касается отряда маки, то он долго оставался неуловимым. И все знали, что это заслуга помощника командира по разведке Мишеля, его храброй соратницы, разведчицы Аннет. Они часто вместе отправлялись на задания и были неразлучны в пору затишья. В отряде о них говорили разное. Толки докатывались и до «виновников». Они посмеивались и отшучивались. Но всем было очевидно — Аннет и Мишеля связывала крепчайшая дружба и в основе ее была, может, вовсе не любовь, а чувство локтя и смертельная опасность, не раз подстерегавшая обоих.
Каким-то шестым чувством Мишель и Аннет распознавали чужих, которые могут стать близкими, и архиблизких, которых надо бояться пуще чужих. У разведчиков, особенно у Аннет, был острый нюх на тех, кто продался гестапо. И тут кокетливая Аннет — олицетворение вечной женственности — не дрогнув, приводила в исполнение приговор, вынесенный отрядом именем французского народа — «смерть предателю!..»
Поляков сегодня может во всех деталях, час за часом, восстановить в памяти свой последний день на французской земле. Радость первой, хотя еще и не окончательной, победы и предвкушение долгожданного возвращения на Родину. И парад иностранцев — маки, и веселая пирушка в уютном кафе — по случаю проводов, и как он вместе с Аннет... Нет, нет, об этом никому не расскажут. Это их тайна, в этот душевный тайник никому не дано заглянуть. Никто из их тогдашних друзей так и не узнал, как они тихо и, им казалось, незаметно покинули кафе и долго-долго бродили по лесным тропам под дождем, прижавшись друг к другу. Бродили и молчали. Мишель, ощущая острую потребность сказать ей то, что хотел сказать давно, попытался было нарушить молчание, пусть даже красноречивое, но Аннет ласково прикрыла ладошкой его рот: «Не надо... Не надо, Мишель... Я все понимаю... Я знаю, чувствую, что ты хочешь мне сказать. Давай помолчим». Ему вспомнились в эту минуту где-то прочитанные слова о любви: «Тайна сия великая есть».
...Поляков, ликуя с боевыми друзьями — «Первая победа одержана!», — не без грусти прощался с ними. Это чувство овладевало им исподволь, по законам жизни, с ее превратностями и замысловатостями. Причина? Вероятно, Аннет. Она настойчиво просила его остаться.
— Ты можешь добивать гитлеровцев и в рядах французской армии. И мы по-прежнему будем рядом. Это было бы чудесно, Мишель. Не упрямься...
— Не могу, Аннет. Это не упрямство. Я обязан вернуться в свою Советскую Армию. Кто знает, быть может, встретимся в Берлине...
Он говорил твердо, решительно, но, кажется, еще ни разу в жизни на душе у него не было такой сумятицы.
Тогда он не очень четко представлял себе, что ждет его дома.
— Прошумело несколько послевоенных лет. Страна залечивала раны, причиненные войной, восстанавливала порушенное, строила новое. Жизнь входила в нормальное русло. В военкомате мне вручили орден Отечественной войны. Это, конечно, был большой праздник, достойно отмеченный в узком кругу. А потом наступили будни. Заботясь о хлебе насущном, я спешил получить хоть какую-нибудь специальность. Хотелось продолжить учебу. В ту пору при поступлении в гуманитарный институт представители сильного пола имели некоторое преимущество, и я не преминул им воспользоваться. Увлекся микробиологией. Выступал на диспутах, где кое-кто утверждал торжество эпохи технократов, а мне виделось в грядущем засилье не творцов машин, а создателей жизни — белковых веществ и покорителей микроорганизмов. Мои мысли витали в сфере, где стыкуются идеи творцов неживого — машин и исследователей живого — биологов. Моя лаборатория...
И тут он осекся.
— Простите, я несколько увлекся. Это уже не для печати, хотя когда-нибудь...
— Ясно-понятно! — весело воскликнул Сергей. — Молчу и ничего не спрашиваю. Но от мысли когда-нибудь написать о вас очерк не откажусь. Если представится случай, мы еще побеседуем о вашей жизни на французской земле, деятельности «почтовых ящиков» касаться не будем.
