Полярный конвой. Пушки острова Наварон - Алистер Маклин
Итак, обнаружить противника, вступить в бой, уничтожить.
Уничтожение противника — такова главная, конечная задача военного корабля. Взять вражеский корабль или самолет на прицел и уничтожить его. «Улисс» был хорошо оснащен и для этой задачи. Он имел четыре двухорудийные башенные установки: две башни на носовой, две на кормовой палубе. Скорострельные пушки калибром 133 мм могли с одинаковым успехом поражать как надводные, так и воздушные цели. Управление огнем осуществлялось с командно-дальномерных постов: главный находился в носовой части корабля, за мостиком и чуть выше его, а запасной — на корме.
Все необходимые параметры — пеленг, скорость ветра, дрейф, расстояние, собственная скорость, скорость хода противника, курсовой угол — поступали в гигантские электронные вычислительные машины, установленные в центральном посту, этом сердце корабля, которое, странное дело, находилось глубоко в утробе «Улисса» — значительно ниже ватерлинии. Там вырабатывались и автоматически подавались на башенные установки все величины для ведения огня. Разумеется, командиры башен могли вести огонь и самостоятельно.
В башнях размещались орудия главного калибра.
Остальные орудия были зенитными. На корабле имелось несколько многоствольных скорострельных установок калибром 42 миллиметра. Пушки эти были не слишком точны, но создавали достаточно плотную огневую завесу, чтобы отпугнуть любого воздушного противника. Кроме того, в различных частях надстроек были размещены спаренные «эрликоны» — точные, сверхскорострельные пушки. В опытных руках они становились смертоноснейшим оружием.
Арсенал «Улисса» дополняли глубинные бомбы и торпеды. Глубинных бомб было всего тридцать шесть — сущие пустяки по сравнению с противолодочным вооружением многих корветов и эсминцев. Причем в одной серии можно было сбросить не более шести бомб. Но каждая из них содержала двести килограммов аматола; прошлой зимой «Улисс» потопил две неприятельские подводные лодки.
Из двух трехтрубных аппаратов, установленных на главной палубе за второй трубой, стремительные и грозные, выглядывали торпеды 533 мм диаметром, в каждой — заряд в 340 килограмм тринитротолуола. Но аппараты эти еще ни разу не использовались.
Таков был «Улисс». Наивысшее для своего времени достижение человека, апофеоз его стремления — слить воедино научную мысль и звериный инстинкт, чтобы создать совершеннейшее орудие разрушения. Это был великолепный боевой механизм до тех лишь пор, пока находился в руках надежного, сработавшегося экипажа. Корабль — любой корабль — таков, каков его экипаж, ничуть не лучше.
А экипаж «Улисса» распадался на глазах: хотя кратер вулкана был заткнут, грозный рокот не умолкал. Первые признаки новой опасности появились три часа спустя после выхода «Улисса» из гавани. Расчищая фарватер, впереди крейсера шли тральщики. Однако командир корабля не ослаблял бдительности. Именно поэтому и сам Вэллери, и его корабль были до сих пор целы и невредимы.
В шесть часов двадцать минут каперанг распорядился поставить параваны — торпедообразные буи, выпускаемые по одному с каждой стороны форштевня на специальных тросах. По законам гидродинамики минрепы — тросы, соединяющие мины с их якорями, — должны отводиться тросами прочь от корпуса корабля, к параванам, где их рассекают специальные резаки, и мины всплывают. Затем их подрывают или расстреливают огнем стрелкового оружия.[9]
В 09.00 Вэллери приказал убрать параваны. «Улисс» сбавил ход. Капитан третьего ранга Кэррингтон, отправился на полубак проследить за операцией: матросы, лебедчики и унтер-офицеры, в чьем заведовании находились параваны обоих бортов, уже стояли на своих местах. Стрелы для подъема параванов, находившиеся позади бортовых ходовых огней, были спешно поставлены в рабочее положение. Установленные на орудийной палубе второй башни трехтонные электролебедки мощным плавным усилием начали натягивать тросы; вскоре из воды показались параваны. Тут-то и случилась беда.
Виновен в случившемся был матрос первого класса Ферри. На лебедке левого борта оказался неисправным выключатель. Лебедкой управлял Ральстон, психологическое состояние которого в данный момент было таково, что помыкать собой всякому ничтожеству он просто не мог позволить. Карслейку просто не повезло, окажись на месте Ральстона любой другой матрос все наверняка пошло бы по более благоприятному сценарию. Но именно поведение Карслейка после произошедшего запустило цепочку событий, приведших в результате к возмущению всего экипажа.
Присутствие младшего лейтенанта Карслейка на палубе, он руководил работами по подъему левого паравана, явилось следствием целого ряда ошибок. Первой из них была ошибка его отца, отставного контр-адмирала, который, полагая, что сын одного с ним поля ягода, в 1939 году забрал его из Кембриджа в далеко не юном возрасте (Карслейку-младшему стукнуло уже двадцать шесть) и, в сущности, навязал свое чадо флоту.
Вслед за первой последовали другие ошибки: недостаточная принципиальность командира корвета, первого начальника Карслейка (знакомый его отца, он, грешным делом, представил Карслейка к офицерскому званию); недосмотр аттестационной комиссии на «Кинг Альфреде», которая присвоила ему такое звание; наконец, промах старпома «Улисса», назначившего его на должность, хотя он и знал о некомпетентности Карслейка и его неумении командовать людьми.
Лицо Карслейка, точно у сверх-породистой лошади, было длинное, худое и узкое, с бледно-голубыми глазами навыкат и торчащими вперед верхними зубами. Белокурые волосы жидки, брови изогнуты в виде вопросительного знака. Под длинным, острым носом, под стать бровям, изгибалась верхняя губа. Речь его представляла собой пародию на язык, каким говорят нормальные англичане: краткие гласные у него получались, долгими, а долгие — бесконечными, да и с грамматикой он не всегда был в ладах. Он лютой ненавистью ненавидел флот, ненавидел начальство, медлившее с представлением его к очередному званию, ненавидел матросов, которые платили ему той же монетой. Словом, младший лейтенант Карслейк воплощал в себе все самое порочное, что порождала английская система привилегированных частных школ.
Тщеславный заносчивый мужлан и недоучка, он стал посмешищем экипажа.
Он и теперь выставлял себя на посмешище. Забравшись на спасательные плоты, широко расставив ноги для лучшей устойчивости, он кричал, отдавая матросам бессмысленные, ненужные распоряжения. Главный старшина Хартли стонал, но, соблюдая субординацию, вслух не произносил ни слова. Зато матрос первого класса Ферри чувствовал себя гораздо раскованней.
— Глянь на их сиятельство, — обратился он к Ральстону. — Перед командиром так и распинается, землю роет. — Он кивнул в сторону Вэллери, стоявшего на мостике метрах в шести от Карслейка. — И, наверно, думает: «До чего здорово это у меня получается!»
— Оставь Карслейка в покое. Лучше за тросом следи — посоветовал ему Ральстон. — Да сними ты эти проклятые рукавицы. А не то…
