Луи Буссенар - Приключения в стране тигров
— Положим, реже, не так часто, — улыбнулся Андрэ. — Столицы трижды поменяли на протяжении семидесяти пяти лет.
— Двадцать пять лет очень короткий срок для столицы.
— Действительно. Да я и ошибся к тому же: не три раза, а пять раз их меняли.
— Не может быть.
— Суди сам. Более четырех веков столицею Бирмании была Ава. По капризу короля, одного из сыновей знаменитого Аломпры, она была оставлена и заменена Сагаином. Это было нечто вроде загородной резиденции — бирманского Версаля, что ли. Через три года, по капризу нового короля, столица была перенесена в Амарапуру, или "город бессмертия", на берегу Иравади, в семнадцати километрах от Авы. В 1819 году двор покинул и эту резиденцию и до 1837 года пребывал опять в Аве.
— Три столицы.
— В 1837 году двор безо всяких видимых причин покидает Аву и до 1857 года живет опять в Амарапуре.
— Четвертая перемена!.. Воображаю, как доставалось мебели, и как это было убыточно. Ведь недаром говорится: два переезда с квартиры на квартиру равносильно одному пожару.
— В 1857 году по новому капризу монарха Амарапура была оставлена окончательно и представляет в настоящее время груду развалин. В семи километрах к северу от них возникла новая столица Мандалай. Строительство ее завершено лет пятнадцать тому назад.
— Меня удивляет и эта страсть к переменам в монархах, и это стадное, слепое повиновение подданных всем их прихотям.
— Ты забываешь, что здесь монарх — собственник всего: лесных, полевых, речных угодий, даже всех диких слонов и, в особенности, всех людей. Человек здесь — вещь своего короля. Самые стены Мандалая, новой столицы, воздвигнуты на человеческих трупах.
— Ах!
— Ведь это не новость. В древней Палестине, например, даже требовалось, чтобы в основу фундамента при постройке здания закладывался "живой камень" для изгнания злых духов.
— Положим… Ну, а как же иностранцы, живущие в Амарапуре? Ведь они, надеюсь, имели право остаться там и не переселяться в другое место?
— Так и случилось в 1857 году. Когда король приказал всем жителям выселяться и покидать свои дома, китайцы, которых было очень много и которые только что выстроили пагоду в своем квартале, отказались исполнить приказ. Их не тронули. В конце концов и они все-таки переселились: их заставили это сделать соображения собственной выгоды, потому что в старом своем поселении они остались без покупателей с товаром на руках. И им пришлось даже униженно просить, чтобы их допустили в Мандалай.
— Интересен ли, по крайней мере, этот новый город?
— А вот сам увидишь. Я надеюсь в нем с тобой побывать. Но сперва нам нужно побродить по суше на западе, а то я боюсь, что на северо-востоке не будет тековых деревьев.
— Разве в северной Бирме их нет?
— Некоторые авторы утверждают, что тек не растет дальше 16R северной широты, но это неверно: он встречается много севернее. Мы увидим его непременно и даже удачно поохотимся в тековых лесах: они первобытны и изобилуют всевозможной дичью. Самые свирепые и страшные звери на земле водятся в них.
— Очень буду рад продолжить серию, начатую Людоедом. Если в тековых лесах есть звери, есть опасность, есть из-за чего рисковать и волноваться охотнику — в таком случае едем туда, где растут теки!
Глава VI
Вверх по притоку Иравади. — Обработанные земли. — Из Фрикэ получается отличный стрелок. — Утро на реке. — Восход солнца. — Неожиданная дичь. — Это слон? — Нет, только носорог. — Черные пантеры — супружеская пара. — Двое на одного. — Страдания носорога. — Двойной выстрел — единственный в жизни охотника. — Спасенная жертва. — Неблагодарность. — Не делать добра — не нажить врага. — Ярость дикого животного. — Череп носорога и пуля "Экспресс". — Недостаточная броня. — Для коллекции.
Поднявшись еще немного вверх по течению Иравади, шлюпка вышла, как и раньше, в один из бесчисленных притоков, несущих свои воды в богатыршу-реку.
Лоцман превосходно знал не только местную гидрографию, но и, как оказалось, все наиболее удобные для охоты места, изобилующие дичью.
Два друга, для которых охота была главной целью, решили полностью положиться на его добросовестность и сообразительность.
Им не пришлось потом об этом жалеть.
Лодка, замедлив ход, проплывала все более дикие места. Поселки показывались редко и виднелись по большей части издалека, обработанные поля исчезли совсем. Первозданная природа вступала во все свои права.
Фрикэ и Андрэ имели случай полюбоваться мимоходом, с каким трудолюбием и терпением бирманцы, близкие родственники китайцев, мастеров оросительного дела, сумели устроить, разнообразить и усовершенствовать свои плантации.
Почва всюду, где только можно было провести орошение, пользуясь сезоном разлива, была занята рисовыми насаждениями. Они, в свою очередь, чрезвычайно толково и разумно чередовались с другими культурами — табака, кукурузы, бобов, чечевицы, сладкого картофеля, сахарного тростника.
Все эти небольшие поля были разбиты на квадраты в виде шахматной доски, и каждое получало ежедневно свою толику воды из природных бассейнов. Вода распределялась по полям посредством целой системы каналов и шлюзов, системы крайне простой и в то же время очень умной и стройной.
Среди этих аккуратных и ухоженных полей возвышались фруктовые деревья, с огромным терпением акклиматизированные бирманцами: финиковые и фиговые пальмы, масличные деревья, гранаты, персики и даже сливы, груши и вишни. Что особенно странно было видеть рядом с гуявами, манго и бананами.
За фруктовыми садами шли целые рощи кустов индиго и хлопчатника, перевитых трельяжем из березы; далее виднелись деревья лимонные, апельсиновые, ореховые, тамариндовые, камедные, резиновые и т. п.
Там и сям среди деревьев возникал и снова исчезал блестевший на солнце купол пагоды, а затем опять начинались джунгли с колючим тростником, с островками бамбуков, с травой в человеческий рост — и среди всей этой природы величаво катила свои голубые, сверкающие волны многоводная Иравади.
Нечего и говорить о том, что водяная и болотная птица попадалась в изобилии: то и дело взлетали испуганные вздохами паровика ибисы и фламинго, марабу и чайки, цапли и пеликаны. Фрикэ все время практиковался в стрельбе на лету. Он помнил свою неудачу с тетеревами и дал себе слово сделаться превосходнейшим стрелком. Стоя на носу шлюпки, он с азартом стрелял в болотных и водоплавающих птиц, всякий раз усложняя задачу.
