Луи Жаколио - Собрание сочинений. В 4-х т. Том 2. Месть каторжника
— Полчаса назад, — отвечал своему начальнику Серван, — Поль де Марсэ, ваш шурин, возвращаясь из театра к себе домой, ехал по набережной Сены, как вдруг услышал, что его зовет какой-то молодой человек, элегантно одетый по последней моде, экипаж которого остановился около дома номер восемнадцать — важно заметить эту деталь. Де Марсэ, несомненно рассчитывая на встречу с одним из своих друзей, приказал своему кучеру остановиться, вышел из кареты и без всякого недоверия приблизился к человеку, который его звал; в то же мгновение четыре человека, которых он не мог заметить за каретой, бросились на него и, предварительно заткнув рот и связав его с ловкостью специалистов этого дела, потащили в карету незнакомца, которая быстро покатила; в продолжение всей этой сцены незнакомец, угрожая револьвером, держал кучера де Марсэ на почтительном расстоянии.
Этот кучер, бывший агент полиции, которого ваш шурин взял к себе именно благодаря его прежней службе, видя кругом пустынную набережную, старался не делать ни малейшего движения, но когда карета, увозившая его хозяина, стала подъезжать к Новому мосту, он бросился за ней, твердо решив позвать на помощь при первом удобном случае.
Этот случай не замедлил представиться.
Недалеко от места происшествия старший агент в сопровождении четырех человек делал обход вокруг Лувра; Паскаль (так зовут кучера), сильным прыжком обогнав карету похитителей, которую он не выпускал из виду, стал поперек дороги с целью остановить ее, и позвал этот маленький отряд к себе на помощь, сопровождая свои крики определенным свистом, хорошо известным среди агентов.
По первому требованию подбежавших агентов таинственная карета остановилась, но отрывистый и повелительный голос изнутри кареты потребовал объяснения этого странного инцидента… В нескольких словах Паскаль быстро объяснил, в чем дело; едва он закончил, как особа, находившаяся в карете, вышла оттуда и обратилась к старшему агенту:
— Милостивый государь, я — дон Фернандо д'Альпухара, португальский посланник, и мог бы воспользоваться своими преимуществами лица, принадлежащего к дипломатическому корпусу, но я все слышал и хочу, чтобы этот добрый малый, несомненно, изрядно заложивший за галстук, был вполне убежден, что я не прячу его господина в своей карете.
Звонкий, серебристый взрыв смеха, раздавшийся из кареты, сопровождал слова посланника; последний, сам взяв один из фонарей у кучерского сиденья, осветил на минуту внутренность кареты, где сидела только одна молодая женщина, показавшаяся на мгновение присутствующим в волнах кружев, в бриллиантах, блистающая молодостью и красотой. Она грациозно приветствовала веером присутствующих, которые низко раскланялись; посланник занял свое место возле нее, и карета, запряженная кровным рысаком, не замедлила исчезнуть. Самое любопытное во всей этой истории то, господин префект, что кучер Паскаль настаивает, будто именно в этой карете исчез его хозяин и что он не мог ошибиться в экипаже, так как в этот час набережная бывает абсолютно пуста; старший агент и его люди, стоявшие уже около десяти минут у решетки Лувра со стороны набережной, полностью подтверждают слова Паскаля, говоря, что за все время, пока они были на этом посту, мимо них не проезжало никакой другой кареты.
Вот, господин префект, что я узнал из полученных донесений, в которых, ввиду странности происшествия, я считал, что не должен пропустить ни малейшей детали.
— Тайны! Кругом тайны! — бормотал де Вержен. — Еще два убийства, виновники которых не могли быть задержаны… что же касается моего шурина…
— Не следует забывать того обстоятельства, — прервал Люс, — весьма странного, что обе жертвы были убиты кинжалом так же, как и Фроле.
— Таким же кинжалом! — добавил Серван.
— Что вы хотите сказать? — спросил его префект. — Я вас не понимаю!
— Я хочу сказать, что нотариус и господин Тренкар были убиты точно таким же орудием, каким был поражен и Фроле.
— Дело запутывается! — задумчиво проговорил Люс.
— А где же эти кинжалы? — спросил де Вержен.
— Я приказал положить их на вашем столе, вместе с кинжалом от несчастного Фроле, чтобы вы могли их сравнить.
— Идемте, господа! — коротко сказал префект.
Подняв портьеру, он вышел в маленький коридорчик, соединяющий его частную квартиру со служебным кабинетом.
Уже беглый осмотр оружия подтверждал точность слов Сервана: клинки всех трех кинжалов, напоминающие своей формой пламя обычной свечи, имели весьма широкие основания и суживались к концам; чрезвычайно солидно сделанные ручки были покрыты черной буйволовой кожей; по середине клинка до самого конца его шла маленькая бороздка, похожая на те, какие делаются на малайских кинжалах, предназначающихся для отравления ядом. Эта особенность тотчас же привлекла внимание Люса, жившего в Гвиане; он заметил в той части кинжала, которая не была в крови, какое-то вещество, похожее на смолу; взяв частичку его на лезвие перочинного ножа, он поднес ко рту… присутствующие, среди которых были и два комиссара, с томительным любопытством следили за его действиями, не смея его остановить.
Пожевав несколько мгновений, Люс выбросил вещество, быстро выполоскал рот водой, которую на всякий случай держал де Вержен, и, поставив в сторону стакан, сказал глухим голосом:
— Господа, это кураре, самый сильный из известных ядов, против него нет противоядия. Его добывают из желез некоторых самых ядовитых змей тропических стран — кобр и других;[1] его можно глотать без риска: желудок сам уничтожит его в процессе пищеварения как питательное вещество. Но горе тому, в кого он попадет через рану или кого ужалит змея: яд проходит в кровь, и смерть наступает моментально. В данном случае он смешан с небольшим количеством древесной смолы, что делает наступление смерти более медленным, хотя также неизбежным. Этим и объясняется, почему Фроле мог жить еще около получаса, а его агония продолжалась лишь несколько мгновений.
Все эти подробности, как легко себе представить, повергли экспромтом собравшийся под председательством префекта совет в полнейшее недоумение. Каждый из присутствующих задавал себе вопрос: какая связь могла существовать между этими тремя таинственными убийствами, совершенными почти в один и тот же час и с помощью оружия, настолько сходного между собой, что эти кинжалы невозможно было отличить друг от друга. Однако удивление присутствующих сменилось прямо столбняком при виде того несомненного доказательства связи, существовавшей между этими тремя преступлениями, которое оказалось у них в руках.
