Коллектив авторов - Приключения 1972-1973
И там, в Стамбуле, в маленькой каморке за Кок‑мечетью, я прожил до самой революции семнадцатого года.
Услышав об этих событиях, мои друзья, такие же бедные, как и я, с помощью своих знакомых и родственников собрали для меня деньги на дорогу в революционную Россию. Они хотели хоть как‑то прикоснуться к революции и, думаю, верили, что, помогая мне, помогают и ей.
Увидев деньги и поняв, что я могу ехать домой, я заплакал.
Маленький грузовой пароходик, зайдя по пути в несколько портов, на пятый день пришел в Одессу. Оттуда через Тифлис, Баку и Ашхабад я добрался наконец до Ташкента.
На улицах Ташкента* как и в Баку и в Тифлисе, часто встречались люди с красной повязкой на рукаве, проходили отряды солдат, все двигалось и стремилось куда‑то, прежнее медленное течение жизни сменилось бурным водоворотом. Я остановил молодого парня с красной повязкой – он погонял ишака, тащившего арбу с сеном.
«Слушай, брат, что творится в этом городе, куда бегут люди?»
«Вы с неба, что ли, упали, ака? – изумился парень. – Как не знаете – Куропатка в клетке сидит, свобода пришла! Сейчас вот отвезу сено домой и тоже побегу…»
Я слушал разинув рот. Куда он побежит? Вслед за остальными? А те куда? И если куропатка сидит в клетке, при чем здесь свобода? Но расспросить парня подробнее я не успел: еще не приспособился к быстроте новой жизни. Пока я закрыл рот, он уже исчез за углом. И только позднее я узнал, что куропатка в клетке была важной птицей: парень говорил о генерале Куропаткине, царском военном начальнике края.
На другой день я добрался до Тойтюбе и увидел то же, что и в Ташкенте: все спешат, кто пешком, кто на коне, сплошная суматоха. Во дворе Аппанбая полно народу, но никто из собравшихся не был мне знаком. И двор и дом сильно постарели: дом чуть покосился, а дувал местами развален.
Я назвал себя собравшимся, и нашлись старики, что помнили обо мне.
«Говорили, бай взял с собой в хадж слугу, – сказал один из стариков, – так это, значит, ты?»
«Мы думали – ты давно умер, – добавил другой. – Сын Аппанбая лет двадцать назад устраивал поминки по отцу. Так я говорю?»
«Да, так, – подтвердили и остальные аксакалы, – лет двадцать уже прошло».
«У бая был конюх, Аваз‑курносый, может, он жив? – спросил я. – Когда‑то мы дружили с Авазом…»
«Нет, он тоже умер – отвечал первый старец. – Что же, родственником тебе приходился?»
«Нет, хотел у него о жене своей узнать.»
«Кто твоя жена?»
«Ортикбуш. Жила в Шагози».
Старик задумался.
«Нет, не знаю, – ответил он наконец. – Намаз‑вор спалил кишлак Шагози, говорят, никто не спасся».
«А давно спалил?»
«Да как бай уехал, так скоро и спалил. Тоже, считай, лет двадцать минуло. Давние все это дела, сынок, кого найдешь теперь?..»
Душа моя, теплая и живая, сжалась от горя, и в груди стало пусто и холодно. Один я на этом свете, не дождалась меня Ортикбуш. Куда пойду теперь?..
«Не печалься, сынок, – успокаивали меня старики, – благодари аллаха, что жизнь тебе сохранил, ведь сколько бед над головой прошло! Да и кто знает, может, и жива еще твоя жена, может, найдется где‑нибудь».
Я ответил, что пойду искать ее в Шагози.
«Если не найдешь жену, возвращайся, сынок, будешь жить в этом доме. Земли бая теперь наши, и дом тоже… А сын бая давно умер, сестра его неизвестно где».
Но я не думал о жилье, искорка надежды, подогретой словами доброго старика, гнала меня в Шагози. Прошел я с версту по дороге – слышу сзади топот, и нагоняет меня верховой, а с собой ведет еще коня.
«Ата велел отдать коня вам, – сказал верховой, – вернете на обратном пути», – и протянул мне поводья.
Да, брат, много на свете хороших людей. Не будь их – не сидел бы сейчас с тобой…
Приехал я в Шагози – вижу, тридцать‑сорок дворов всего, бедный очень кишлак, и ни жены моей, ни знакомого лица. Из прежних жителей, людей Аппанбая, не осталось никого. Часть Намаз перебил, часть разбежалась…
«Сказывали, будто увез Намаз‑вор с собой женщину одну, и будто имя ей было Ортикбуш, а с ней ребенок малый…» – вспомнила седая старуха, и больше никто ничего не знал. «Моя ли это Ортик? Мой ли ребенок?» – гадал я, но точнее узнать не мог, а следа никакого не оставалось. Искать больше было негде.
Я заехал в Тойтюбе, вернул аксакалу лошадь, поклонился старикам и отправился в Ташкент.
Ну вот, а там уже познакомился с Костей Зубовым– он в милиции работал и меня к себе взял: подружились мы. Потом вместе гонялись в Фергане за Мадаминбеком и Холходжой, известные басмачи были, слыхал, наверное? А в прошлом году нас снова направили в милицию, уже сюда. Я стал большевиком, Костя меня и рекомендовал. И вот год минул, как работаю в Алмалыке. Но если слышу что‑то об Аппанбае или людях его, волнуюсь и думаю о пропавшей жене моей Ортикбуш. Жива ли? Если умерла, то где могила? О ней ли говорила старуха в Шагози? И если так, то что с ребенком, с моим ребенком?
VI
В дверь постучали. Я поднялся с кровати и еще под впечатлением рассказа Джуры‑ака пошел открывать. Теперь‑то я понимал, почему он так долго расспрашивал Ураза!
На пороге стоял Натан, бледный и насмерть перепуганный. Я впустил его в комнату, он молча подошел к Джуре, опустился на колени и низко склонился.
– Товарищ начальник, простите меня, бедного. Я приезжий человек, родина моя Бухара, в поисках хлеба насущного пришел в этот город…
– Встань, Натан, – спокойно попросил Джура и сам стал помогать сапожнику подняться. – Ну что опять стряслось?
– Ничего, товарищ начальник, ровно ничего. – Натан поднялся с колен и сел на стул. – Вы, оказывается, схватили этого нечестивца Ураза. Большое дело сделали, товарищ начальник! – Он приложил руки к груди. – Я рад! До каких пор эти басмачи будут нас мучить?
– Разве тебя тоже мучили, а, Натан?
– А как же! Просят деньги, золото. Откуда возьму? Беден я, пятеро детей у меня, с женой вместе шесть, все кушать просят. Революция нам счастье дала…
– Зачем пришел, Натан? – прервал его Джура.
– Товарищ начальник! Не говорите обо мне разбойнику, зарежет ведь, зарежет, а я тоже человек!
– В тюрьме он, как зарежет?
– Не знаете его, товарищ начальник, сущий шайтан. Убежит.
– Это от меня‑то, Натан? – удивился Джура.
– Простите, товарищ начальник, вы великий человек! Но сбежит он и от вас.
– Ураз сам сдался. Мы не ловили, – сказал я.
– Ураз? Сам? Басмач сам сдался? – не поверил Натан. – Не смейтесь надо мной, бедным, товарищ начальник.
– Правда, Натан, – подтвердил Джура. – Не веришь – спроси у него самого.
Щеки Натана порозовели.
– Ах, товарищ начальник! Вы великий человек, я маленький человек, Ураз тоже человек, наверное, кушать хочет. Разрешите, обед принесу, товарищ начальник, Ураз хворый, он плов любит.