Брет Гарт - Сюзи
— Buenas noches, senor 2, — сказал второй голос вежливо и настороженно.
Подчиняясь внезапному побуждению, Кларенс сделал вид, что не понял, и только переспросил:
— Что вы сказали?
— Добрая ночь вам, — повторил незнакомец по-английски.
— А-а! Доброй ночи! — ответил Кларенс.
Всадники обогнали его. Их шпоры звякнули раз, другой — мустанги рванулись вперед, и широкие складки серапе захлопали, словно крылья летящих птиц.
ГЛАВА IV
Роса так и не выпала, и ночь была очень прохладной, но утром солнце поспешило бросить на ранчо Роблес пылающий взор, если позволительно прибегнуть к подобной метафоре, чтобы описать сухой, почти печной жар, опаляющий долины прибрежного калифорнийского хребта. К десяти часам глиняная стена патио так нагрелась, что бездельничающие вакеро и пеоны уже с удовольствием прислонялись к ней, а от деревянной пристройки веяло терпким духом смолы — это сохли в горячих лучах солнца еще сыроватые доски. И, несмотря на ранний час, цветы вьющейся кастильской розы уже никли на столбах новой веранды, почти их ровесницы, смешивая свое слабеющее благоухание с ароматом горячего дерева и более земным запахом горячего кофе, который царил тут повсюду.
Собственно говоря, изящная утренняя столовая с тремя огромными окнами, которые никогда не закрывались, так что каждый завтрак был словно пикник на свежем воздухе, представляла собой плод тщетных усилий южанина Пейтона воссоздать ласковую баюкающую негу своего роскошного родного Юга в этом краю, где климат не только не был тропическим, но сохранял суровость и в самую большую жару. В это утро по столовой гулял холодный сквозняк, и все же судья Пейтон сидел там между открытыми дверями и окнами, ожидая в одиночестве появления своей супруги и юных девиц. Пейтон был в довольно дурном настроении. Дела на ранчо Роблес шли не слишком хорошо. Грубиян Педро накануне вечером покинул его пределы с проклятием, напугавшим даже вакеро, которые, хотя и питали к нему ненависть, пока он был их товарищем, теперь вдруг, казалось, сочли, что, прогнав его, судья нанес оскорбление им всем. Пейтон, в глубине души сознававший, что его гнев был не слишком справедлив и вызван неверным представлением о случившемся несчастье, тем не менее, как все упрямые люди, склонен был теперь преувеличивать значение наглой выходки Педро. Он убеждал себя, что только выиграл, избавившись от этого бездельника и буяна, чье высокомерие и злоба угрожали порядку на ранчо, но в то же время никак не мог забыть, что нанял Педро, как потомка давних владельцев этой земли, желая успокоить его сородичей и уладить местные раздоры. Ведь бедняки мексиканцы и метисы все еще были привязаны к своим бывший господам и даже больше этих последних принимали к сердцу честь их сословия; хотя знатные испанские семьи и заключали сделки с американцами и уступали им свои земли, однако их прежние арендаторы и слуги не слишком с этим считались. Пейтон убедился в этом, когда он представил в Земельную комиссию документы, удостоверявшие законность его прав на ранчо. В последнее же время возникли слухи, что какие-то неизвестные наследники предъявили претензию на часть земель, входивших в старинное пожалование, а это подвергало опасности самый его титул на владение.
Но вот голоса и звук легких шагов в коридоре возвестили о приближении запоздавших дам, и Пейтон быстро поднял голову. Как ни занимали его тревожные мысли, он все-таки был изумлен и против воли восхищен переменой в наружности Сюзи. Впервые она надела длинное платье, которое сразу придало ее фигуре зрелость, и это преображение поразило его, мужчину, куда сильнее, чем оно могло бы поразить любую женщину, посвященную в тайны девичьих туалетов. До сих пор он как-то не замечал, что ее фигура и осанка становятся все более женственными; эти новые черты были с самого начала совершенно очевидны для ее матери и Мэри, но он разглядел их только теперь, благодаря юбке, ставшей длиннее на несколько дюймов. Его мужскому взору она не просто показалась выше, нет, эти несколько дюймов не только удлинили одежды богини, но и усугубили окутывавшую ее тайну; они заключали в себе не столько провозглашение расцвета, сколько намек на то, что расцвет этот скрыт. Впечатление, которое новая Сюзи произвела на Пейтона, было столь велико, что сердитая нотация по поводу ее вчерашней детской выходки замерла у него на губах. Он почувствовал, что перед ним уже не ребенок.
Он встретил их той же улыбкой насмешливого одобрения, которой мы почему-то всегда улыбаемся своим близким, когда не хотим потакать их тщеславию. На самом же деле Пейтон думал, что Сюзи выглядит в этом новом взрослом платье очень хорошенькой и что, когда она стоит вот так рядом с его женой, то пышная красота и фигура последней отнюдь не проигрывают в сравнении, и такое соседство не только не старит миссис Пейтон, но наоборот, Сюзи кажется ее сверстницей, и они выгодно оттеняют друг друга. Вдобавок на всех трех, включая Мэри Роджерс, были самые их свежие и яркие утренние платья, и судья усмехнулся полушутливой, полусерьезной мысли, что его со всех сторон теснят взрослые представительницы прекрасного пола и он остался в безнадежном меньшинстве.
— Мне кажется, — заявил он мрачно, — что меня следовало бы подготовить к этому прибавлению… прибавлению длины юбок в моем семействе.
— Как так, Джон? — быстро спросила миссис Пейтон. — Неужели ты не замечал, что последнее время бедняжка выглядела в своих детских платьях просто неприлично.
— Да на меня же было противно смотреть, папа. Правда, Мэри? — добавила Сюзи.
— Конечно, милочка! Право же, судья, я даже удивлялась, как Сюзи все это безропотно терпела!
Пейтон обвел взглядом сплоченный строй воительниц. Этого-то он и опасался. И тут же выяснилось, что он сам во всем виноват.
— К тому же, — медленно и веско произнесла миссис Пейтон, по женской привычке перенося самое важное в постскриптум, — раз сегодня приезжает твой мистер Брант, ему следует сразу же дать понять, что она уже не та девочка, с которой он когда-то был знаком.
Час спустя покладистая Мэри Роджерс в своей роли «душки», всегда охотно исполняющей мелкие поручения подруги, срезала в саду розы для нового туалета Сюзи, как вдруг перед ней предстало видение, которое затем еще много дней жило в ее памяти. Она остановилась перед забранным решеткой отверстием в глинобитной стене и посмотрела на бесконечную равнину, где гулял ветер. По зарослям овсюга бежала рябь, вскипая в ложбинах сверкающей зеленой пеной; линия горизонта четко ограничивала голубовато-серый небосвод; всюду, куда ни кинь взгляд, сияло новое, с иголочки утро, яркое, как на картине; все кругом было пронизано юной, буйной, бесцеремонной энергией. Мэри была совсем заворожена этим зрелищем. И вдруг перед решеткой, как будто взлетев над колышущимися метелками, словно воплощение этого ослепительного утра, возникла фигура поразительно красивого молодого всадника. Это был Кларенс Брант. Мэри Роджерс, как верная подруга, всегда видела его глазами Сюзи, отнюдь не беспристрастными, и все же в это утро ей показалось, что так красив он еще не был никогда. Даже чересчур щеголеватый костюм и серебряный набор на сбруе казались таким же естественным символом победоносной юности, как и всевластное утреннее солнце. И в добром сердце Мэри на мгновение шевельнулась досада на подругу, вызванная то ли ее вечными капризами, то ли другим чувством, до этих пор ей самой неведомым. Какое право имеет Сюзи раздумывать и ломаться? Да кто она такая, чтобы играть сердцем этого рыцаря, этого принца?
