Евгений Коковин - Первая любовь

А между тем раньше на пароходе штурман Дрейк и стюард Харлей не были врагами. Они, конечно, не были и друзьями. Просто буфетчик боялся штурмана и при­служивал ему не менее усердно, чем капитану. Ведь Алан Дрейк был сыном одного из компаньонов пароходной компании, которой принадлежал «Гордон».

Пока штурман лежал на дне шлюпки без сознания, люди продолжали бороться со штормом. Они не выпу­скали из рук весел: окажись шлюпка без движения и управления, гибель наступила бы в ту же минуту.

Маленький Ли тоже работал веслом, и ему было осо­бенно тяжело. Его руки, правда, привыкли к постоянной работе, но в них не было силы. Руки одеревенели и вспухли, из пальцев и ладоней сочилась кровь. Маль­чик с трудом поднимал и опускал тяжелое весло.

Однажды у него мелькнула мысль, что лучше выпу­стить весло и выброситься из шлюпки. Но через секунду он снова поднимал и опускал весло, стараясь каждый раз хоть чуточку двинуть шлюпку вперед.

Другие моряки тоже гребли почти уже бессознатель­но. Им тоже иногда казалось, что все это бесполезно, напрасно – развязка лишь затягивается на минуты, на секунды. Несколько часов борьбы в нечеловеческом на­пряжении измучили людей. На них не было сухой нитки. Обессиленные, потерявшие всякую надежду на спасение, люди каждую минуту были готовы прекратить сопро­тивление.

Самым выносливым и настойчивым оказался боцман Броун. Правда, он не греб, а сидел на корме, управляя шлюпкой, но и ему приходилось не легче, чем осталь­ным.

Броун был опытным, видавшим виды моряком. По­жалуй, он меньше других боялся, что вот-вот наступит смерть, и в то же время он держался за жизнь более цепко и упорно, чем кто-либо другой.

Последняя шлюпка была спущена с «Гордона» около девяти часов вечера. Целую ночь моряки боролись с разъяренным океаном. Они потеряли всякое представле­ние о времени. И вечер, и начало ночи, и рассвет – все было одинакового серого цвета, как обычно в Северном океане. Низкие тучи сплошь закрывали небо и давили на океан, словно хотели его усмирить, задушить. Ветер безумствовал, вздымая вокруг шлюпки громады волн.

«Только бы дотянуть до утра, – думал Броун, – а там решится: жизнь еще хоть на некоторое время или смерть».

С наступлением утра шторм мог утихнуть. На это и надеялся боцман. Но если океан не угомонится, значит, их мучения продлятся еще сутки, а может быть, и боль­ше. Тогда силы окончательно иссякнут и наступит конец.

Утро оправдало надежды Броуна. Тучи поднялись, и ветер ослаб. Волны были еще огромные, но уже не злые, без гребней. Стало светло, и когда шлюпка подни­малась на вершину волны, Броун мог осматривать гори­зонт.

Спустя полчаса он разрешил стюарду Харлею и Ли оставить весла и отдыхать. Матрос Парсон пересел к рулю.

Пришел в себя штурман Дрейк. Он приподнялся, ощупал карманы, оглядел всех, кто был в шлюпке, и спросил о капитане. Оказывается, вначале он был в од­ной шлюпке с капитаном. Только сейчас Дрейк вспом­нил, как их шлюпка перевернулась. Он оказался в воде и с того момента больше ничего не помнил.

– Что ж капитан… – сумрачно сказал Броун, – о покойниках плохо не говорят. Моряк он был хороший, ему там место найдется. – И боцман мельком взглянул на небо.

– Где-то будет наше место? – с горькой усмешкой заметил матрос Парсон. – Вряд ли наша доля будет лучшей. Никто не отозвался на мрачные предположения матроса. Все понимали, что будущее не обещает ничего хорошего.

Людей одолевала усталость. Съежившись от холода, стюард и Ли дремали.

– Можно бы перекусить немного, – сказал боцман, и все вспомнили, что они давно ничего не ели.

– А что есть? – спросил Дрейк.

Он нашел консервы и сухари, второпях захваченные с парохода стюардом.

– С таким запасом и на берегу недолго продер­жишься, – сказал Дрейк, вспарывая одну из банок но­жом.

Раскрыв банку, Дрейк, не обращая внимания на дру­гих моряков, стал быстро поедать консервы. Когда боц­ман протянул к консервам руку, банка на две трети уже была опустошена.

– Доедайте, – покровительственно сказал Дрейк. – А этим можно и не оставлять. – Он показал глазами на стюарда и Ли, спавших крепким сном.

Ни Джеме, ни боцман, ни матрос Парсон не были удивлены поступком Дрейка. Они хорошо знали натуру этого человека и все таки возмутились. Кочегар Джеме подумал «Если штурман будет так делать и впредь, то он может оказаться там, откуда он попал в шлюпку». Боцман осуждающе взглянул на Дрейка. А простодуш­ный Парсон почти не возмутился. Он привык видеть в Дрейке хозяина парохода, а теперь видел в нем хозяина этой шлюпки, и этих консервов, сухарей, и этой малень­кой банки с пресной водой.

Ветер совсем стих. Тучи рассеялись. Крупная мерт­вая зыбь плавно подымала и опускала одинокую шлюпку.

Когда стюард Харлей проснулся и не обнаружил возле себя консервов и сухарей, он поднял скандал. Он набросился на Джемса и Броуна, требуя возвратить «запас».

– Успокойся, Харлей, – сказал штурман. – Эти консервы с «Гордона», они не твои, и распоряжаться ими буду я.

Тревожно и томительно прошел первый день. Люди почти не разговаривали. Все, кроме Дрейка, поочередно садились за весла, чтобы поддерживать движение шлюп­ки в одном направлении.

Ночью была открыта вторая банка с консервами. Дрейк сделал это втихомолку, когда измученные голо­дом и работой боцман, кочегар и мальчик спали. Он дал немного консервов стюарду и матросу Парсону.

На следующий день кочегар Джеме потребовал, что­бы третья банка и сухари были разделены поровну меж­ду всеми моряками.

– Вы забываетесь! – зло ответил ему Дрейк.

Возмущенный кочегар встал с банки, намереваясь силой получить консервы. Но в ту же минуту штурман вытащил из кармана пистолет.

Консервы из третьей банки были съедены Дрейком. Небольшой кусочек мяса получил лишь стюард.

Прошла еще одна ночь. Третий день скитались по океану голодные, изможденные моряки. Когда Дрейк доел остатки сухарей, ни с кем не поделившись, озлоб­ленный Джеме решил ночью свершить суд: выбросить Дрейка из шлюпки.

Но выполнить это решение ему не удалось. Англи­чане были спасены моряками «Октября».

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

МАЛЕНЬКИЙ РАБ

«Октябрь» продолжал поиски. Предполагалось, что еще одна шлюпка с «Гордона» должна быть в море.

Наступило время обеда. Костя, хотя и был машини­стом и жил отдельно от нас, обычно приходил обедать в наш кочегарский кубрик.

– Павлик, – сказал я радисту Жаворонкову, – по­зовите в наш кубрик того китайского мальчика.

– А что вы будете с ним делать? Он же ни слова по-русски не понимает.

– Мы с ним вместе будем обедать, – сказал Кос­тя. – А потом покажем ему наш пароход.