Андрей Ильин - Дойти до горизонта
Стаксель вырвался, отбросил нас, распахнулся на ветер.
— Вы что, вдвоем с одним парусом справиться не в состоянии? — закричал с кормы Салифанов.
— Попробуй сам! — зло ответил ему Валера. Стали приближаться к парусу спинами, вздрагивая от ударов, чувствительных даже сквозь одежду. Набухший водой материал бил тяжело, как доска.
Все меньше оставляли мы парусу места для разгона, все уже становилась амплитуда его полета. Наконец, он налетел на наши спины и не соскользнул с них, как обычно, а облепил, на мгновение задержавшись. Этого было достаточно. Схватив его, мы резко дернули полотнище на себя. Наверху что-то хрустнуло, стаксель сошел вниз. Он еще жил, вздрагивал в руках, пузырился под ветром, но судьба его была предрешена. Мы накрепко примотали новый шкот взамен оборвавшегося, закрепили его на каркасе. Разом схватили за фал, подняли стаксель на мачту под самый топ. Он схватил ветер, расправился, встал жестко, словно фанерный.
— Так-то лучше, — похлопал Валера по напряженной материи. Теперь можно было осмотреться. Видимость улучшалась — начало светать.
С морем творилось что то непонятное. Волны шли часто, буквально наступая друг другу на пятки. Были они невелики, едва дотягивали до семидесяти сантиметров, но имели не правдоподобно остроугольные формы. Каждая из этих волн не уходила под плот, как должно было быть, а падала на него сверху. И было что-то еще, что никак не сходилось с моим представлением о морском плавании.
— Нас почему-то совсем не качает, — вслух удивился Валера.
Вот оно! Не ка-ча-ет! Вот что не сходится. Плот идет равномерно, как тысячетонный крейсер. Только чуть вздрагивает от ударов. С крейсером-то понятно. Попробуй, раскачай миллионы килограммов, тут и для десятиметровой волны задачка не из легких. Но мы со всеми потрохами едва до тонны дотягиваем! Нас же мотать должно, как вагон электрички, — на ногах не устоишь. А мы неподвижны. Непонятно!
— Ну что вы стоите как остолопы? — снова подал голос Салифанов. — Давайте меняйте меня. Я в эту игру больше играть не в состоянии.
— Сейчас приду, — отозвался Валера.
— Васеньев, уступи вахту, — попросил я.
Мне нужно было разобраться в происходящем. Передоверить эту задачу кому-нибудь другому и лежать остаток ночи в неведении я не мог. Валера пожал плечами:
— Если бы ты просил у меня обеденную пайку сахара, я бы подумал, а вахты — хоть все забери, такого добра не жаль.
Васеньевская показная беспечность меня обмануть не могла. Я прекрасно видел, что он сейчас предпочел бы постоять у руля, чем лезть обратно в мокрые одеяла. В такую погодку вахтить как-то спокойнее, по крайней мере создается иллюзия, что очередной морской сюрпризец не застанет врасплох.
— Вы долго будете изображать скульптурную группу «Парализованные»? — поторопил Салифанов.
Натянув кеды и штормовку, я перебрался на корму.
— Курс двести, маяк правее градусов на тридцать. На рюкзаки не садись, сиденье промочишь, — кратко ввел в курс дела Сергей. — Хватайся! — И он отпустил руль. Я сжал пальцы на румпеле.
— Распишись в судовом журнале! — крикнул я вдогонку.
Сергей только махнул рукой и полез в спальник.
— Ты же мокрый! — возмутилась Монахова.
— Ничего, теперь ты тоже не сухая, — успокоил ее Сергей.
— Татьяна, а ты чего сидишь? — крикнул он из вороха одеял. — Лезь сюда немедленно.
— Нет, я лучше тут, — замотала головой Войцева. — Мне тут лучше.
— Войцева, не возникай! — прикрикнул Салифанов. Татьяна молча поднялась и поползла на салифановский голос, как самолет на радиомаяк приведения. Похоже, ей было все равно — сидеть, ползти или тихо испускать дух посреди бушующего Аральского моря. Ее мучила морская болезнь или что-то еще, очень на то похожее. Я еще раз сочувственно взглянул на уползающую Татьяну и решил приступить к своим непосредственным обязанностям. Должность моя — рулевой, значит, надо рулить. Я взглянул на компас. Стрелка стояла удивительно спокойно, не моталась из стороны в сторону, как обычно. Истинный курс расходился с заданным почти на пять румбов.
— Лево пять румбов! — скомандовал я себе. — Есть, лево пять!
Правой рукой я надавил на румпель. Сил явно не хватало. Я надавил сильнее. Результат тот же. Я наплевал на условности и, встав на колени, навалился на румпель руками, вложив всю свою силу и весь свой вес. Руль согнулся и нехотя сдвинулся на самую малость.
Четыре часа назад я управлялся с ним шутя, одним пальцем! Чертовщина продолжалась. Теперь, задним числом, я удивился долготерпению Салифанова. Он ворочал этой железкой почти три часа! А у меня уже сейчас коленки трясутся!
Может быть, мы попали в какое-нибудь сильнейшее подводное течение или заросли непролазных водорослей? Или произошло самозатягивание рулевого болта? Предполагать можно было до бесконечности.
Через четверть часа меня бросило в жар — работенка-то, как у шахтера в забое. И чего сдуру вызвался заменить Васеньева — уже не однажды пожалел я. В чем тут разберешься, стоя на коленях и наблюдая перед собой только шкалу компаса?
Я еще раз взглянул с завистью на спящих, но кликнуть Васеньева на руль не решился, мешала дурацкая гордость. Ну как же, взялся за гуж — не говори, что не дюж. С час отстою, определил я для себя крайний срок, а там посмотрим.
Начало светать. Не знаю, для кого как, а для меня это самое нелюбимое время суток, в особенности на море. Уже не ночь, но и до восхода солнца еще неблизко. День просачивается в ночную черноту, растворяет ее как бы изнутри. Неожиданно замечаешь, что различимы предметы, которые еще минуту назад были невидимы. С одной стороны, хорошо, не надо, например, носом в компас упираться, чтобы стрелку разглядеть. Но с другой — глаза бы по сторонам не смотрели. Все вокруг блекло, расплывчато, словно наблюдаешь сквозь запотевшее стекло. Предметы теряют объемные очертания, становятся плоскими, как на экране телевизора. Так бы и крутнул ручку контрастности. Когда восходит солнце, тогда другое дело, краски появляются теплые, жить хочется, честное слово.
А до восхода неуютно, промозгло, самое время в спальнике отлеживаться. Но этим пока вместо меня активно занимается Васеньев.
Уточняю в очередной раз курс. Маяков почти не видно. Зато волны — вот они, во всей красе! Правда, красоты в них мало. Но они не кажутся такими страшными, как это было ночью. Даже большими не назовешь. Хотя откуда смотреть.
Восток светлеет, наливается багровым заревом. Сейчас закипит, выплеснет через край шар солнца, и покатится он через море на запад. Я кручу головой во все стороны. «По левому борту волны совсем мельчают, — удивленно отмечаю я. А муть-то какая идет. — А говорят еще, что Арал — одно из самых чистых морей в мире. Тут же песок сплошной! Песок! Песок!..»
