Богдан Сушинский - Черный легион
Но сейчас, когда Муссолини оказался свергнутым и англо-американские войска уже нацелены на Рим, папа решил, что пора действовать более решительно. Никто не мог предсказать папе римскому, каким он предстанет перед Богом. Зато земному, смертному Эудженио Пачелли вполне хватало прозорливости, чтобы четко вообразить себе, каким он предстанет перед кардиналами, епископами и миллионами христиан во всем мире, если после окончательного поражения нацизма им станет ясно, что всесильный папа просто-напросто отмолчался, не пытаясь протестовать против зверств фашистов, не оказывая посильной, хотя бы сугубо моральной, помощи тем, кто решился вступить в борьбу с ними.
Вот почему в последнее время тон его энциклик стал намного резче и тверже. А взгляды все глубже проникали в мирские проблемы министерств иностранных дел, штабов главного командования и идеологических центров как фашизма, так и коммунизма, к которым папа относился теперь с одинаковым недоверием и даже не пытался особенно скрывать этого.
Узнав, что Скорцени предполагает встретиться со всесильной «папессой», Гиммлер охотно дал добро на это, намекнув, что, среди прочего, его контакты должны быть использованы для давления на Пия XII. Папа обязан понять, что СД и гестапо вплотную заинтересовались его особой и что немецкий народ, который столько сил отдал борьбе с дьявольской идеологией коммунистов (самых непримиримых врагов Святого престола), не потерпит, чтобы папа или кто бы то ни было из кардиналов публично предавал его анафеме.
«Даже если операция по похищению папы и не состоится, — намекнул Гиммлер в разговоре с генералом Штудентом, связавшимся с ним по просьбе Скорцени, — то Пий XII должен обратить свои взоры на судьбу предыдущего настоятеля Святого престола, задуматься над ней и сделать надлежащие выводы. Пусть Скорцени даст ему понять, что повторять роковую ошибку предшественника не достойно даже нищего, стоящего на церковной паперти, не говоря уже о человеке, восседающем на церковном престоле».
48
Что имел в виду Гиммлер, говоря о «роковой ошибке предшественника», Скорцени понял только вчера вечером, когда ему доставили копии некоторых архивных материалов, относящихся к смерти папы Пия XI. Они были собраны итальянским отделом гестапо, которое возглавлял теперь бывший адъютант Гиммлера обергруппенфюрер СС Карл Вольф. Кстати, если бы не это обстоятельство, Скорцени вряд ли удалось бы столь быстро заполучить их.
Так вот, Пий XI тоже решил было, что ему позволительно ретиво вмешиваться в светские дела Европы. Папе, например, не нравилось, что Третий рейх утвердил свою власть в Рейнской области, поэтому набрался наглости заявить французскому послу в Ватикане: «Неужели у вас перевелись Фоши?[52]Если бы вы немедленно двинули против Германии двести тысяч солдат, вы оказали бы неоценимую услугу всему человечеству».
«Но второго Фоша у французов к тому времени не нашлось. А теперь его и подавно не найдется, — саркастически ухмыльнулся Скорцени. — Зато в Берлине и Риме задумались: стоит ли терпеть на Святом престоле человека, ненавидящего деятелей, стремящихся к новому порядку в Европе».
Беседа Пия XI с французским послом состоялась в тысяча девятьсот тридцать пятом году. Так что было время одуматься. Но он этого не сделал. Вот и получилось, что молитвы, которыми папа подкреплял свои политические демарши, а также предавал анафеме Гитлера и Муссолини, Бог откровенно игнорировал. Зато отношения Пия XI с Гитлером и Муссолини резко ухудшались.
Вместе с ними, по странной случайности, так же резко ухудшалось и здоровье папы. Ухудшалось, несмотря на все старания личного врача, доктора Петаччи, который, по не менее странному стечению обстоятельств, являлся отцом любовницы Муссолини Кларетты Петаччи. Не говоря уже о том, что врачебный гонорар за лечение Пия XI он получал сразу от трех организаций: папской курии, тайной полиции Италии и абвера.
Будь папа осмотрительнее, он бы, конечно, смирился и принялся исправлять положение. Но в феврале тридцать девятого года планировалось провести конференцию итальянского епископа. И вот тут папа решил, что терять больше нечего, сам Бог ниспослал ему шанс растоптать того, кто осмелился делить с ним власть если не во всем мире, то по меньшей мере в Риме. А уж потом приняться и за Гитлера.
Планы у него были основательные: разорвать соглашение (конкордат) с Италией. Денонсировать Латеранские соглашения[53]. Пошел слух, что он даже готовился покинуть Рим, подыскав себе другую столицу. Но прежде всего он стремился решительно осудить фашизм.
Возможно, кое-что из этого в конце концов удалось бы ему. Если бы только у папы хватило дальновидности не разглашать своих намерений и если бы его выступление на конференции не назвали «историческим» задолго до того, как был составлен сам текст.
По своей блаженности Пий XI даже не подозревал, что каждая страничка черновика, во всех его вариантах, тотчас же копировалась и аккуратненько подшивалась в специальном досье.
«Вот почему его преемник так ценит свою Паскуалину, только ей одной доверяя печатание текстов своих наиболее важных выступлений и секретных документов, — заметил про себя Скорцени. — Ничего не поделаешь, приходится учитывать ошибки предшественника. Впрочем, к черту эмоции. Что там происходило дальше? Ага…»
Рим, Берлин и Париж лихорадило в предвкушении острейшего противостояния: кардиналы, епископы, архиепископы мрачно прогнозировали «всемирный резонанс исторической речи»; премьер-министры, послы и посланники решали, кому и насколько это выгодно. Лишь в абвере резонанс этот уже никого не тревожил. Там твердо знали: если папа римский умирает накануне конференции, то ее, увы, приходится переносить. И выступает на ней уже другой папа. Тоже с исторической речью, но по совершенно иному поводу. Другой папа и по-иному поводу! А это всегда существенно.
Интересно, помнит ли об этом наследник Пия XI? А ведь забыть слова Муссолини, молвленные им по поводу кончины папы: «Наконец-то этот твердолобый человек отдал концы», — трудновато. Уже хотя бы в силу исключительной «дипломатичности» выражений.
— Мы еще не сбились с пути, синьорита Катарина? — вырвался из потока раздумий Скорцени, сидевший рядом со Штубером.
— Ближайший поворот уведет нас направо. Потом еще минут пятнадцать езды.
— Полностью полагаемся на ваши штурманские способности, — подключился к разговору Штубер, то и дело пытавшийся рассмотреть Катарину в зеркальце. Она явно понравилась гауптштурмфюреру, и Скорцени не мешал их флирту, понимая, что только это способно пригасить ревность Фройнштаг. Хотя внешне никакой обеспокоенности ее не наблюдалось. Лилия сидела чопорно-неприступная и вызывающе молчаливая. Ни Катарины, ни Скорцени для нее не существовало.
