Эрнест Марцелл - Октавиус
– Нет, – сказал Виктор, как всегда самый ярый оптимист из нас всех. – Сегодняшняя ночевка – просто рай по сравнению с той…
И он завел длинный рассказ про то, как ему с компанией приятелей, будучи застигнутым непогодой на голых скалах на Алтае, пришлось как тараканам забиться в щели между камнями и, промокшим насквозь, трясясь от холода и сырости, с нетерпением ждать рассвета. Все сочувственно слушали, однако через полчаса я почувствовал уже тоску смертную и от скуки поднял с пола пожелтевший листок газеты. Это была не то страница какого-то старого журнала, не то лист энциклопедии – жухлый, едва не рассыпавшийся в руках.
– Ишь ты, какая штука здесь нашлась! – сказал я, поднося листок к свету от огня. Все как по команде уставились на меня. – Семидесятых годов, наверное. Ну-ка, что тут написано…
«22.04.1944 г. у берегов Исландии кораблями канадских ВМС была обнаружена подводная германская лодка U-311 под командованием обер-лейтенанта Иоахима Цандера, на счету которой был один потопленный 16.04.1944 г. танкер водоизмещением 10,342 тонны из конвоя CU-17. Лодка была потоплена глубинными бомбами с канадских фрегатов „Майтен“ и „Сванси“. Весь экипаж лодки в количестве 51 человек погиб…»
– Круто, – сказала Вера, еще одна барышня в нашем коллективе. – Дай-ка взглянуть…
Листок начал перекочевывать из рук в руки.
– К Исландии и Гренландии к началу войны были стянуты большие соединения германских субмарин, – сказал Стас. – Гитлер хотел организовать морскую блокаду Великобритании…
– А я была в Исландии, – сказала Хельга. – Год назад. Ездила в Рейкьявик. Красивые места, надо сказать… Хотите фотки взглянуть?
И, не дожидаясь ответа, вытащила из рюкзака планшетку, закупоренную в такой чехол, что ее без труда можно было смотреть на дне Атлантики. Но как только девайс появился на свет, вслед за ним из бокового кармана выскользнул какой-то небольшой черный шар и, со стуком упав вниз, покатился по полу. Стас мгновенно изловил его и протянул Хельге. Та с улыбкой взяла его и показала всем. Это было каменное полированное яблоко, вытесанное, похоже, из оникса…
– Эту штуку, – сказала она, – я нашла в воде, как раз когда была в Исландии. Вот этот момент.
Она провела пальцем по экрану планшетки:
– Шла вдоль берега – и смотрю, во льду у самой кромки воды что-то чернеет. Вот и подобрала, так, для интереса. Сначала выкинуть хотела, а потом убрала в рюкзак. Старинная, судя по всему, вещь. С тех пор и таскаю с собой. Зачем? Сама не знаю, так просто…
Яблоко тоже стало переходить из рук в руки и вскоре перешло и ко мне. Тяжелое, однако. И сделано искусно, прямо как настоящее… и кому только понадобилось затратить столько труда, создавая этот предмет? Я возвратил его хозяйке, хотя навязчивая мысль еще раз взять в руки эту вещь почему-то накрепко засела в моей голове.
– Бывают чудеса, – сказал Виктор. – Кто-то рисует фрукты, а кто-то, видать, в скульптуре их ваяет… Интересно, для чего, хотя разные чудаки бывают…
Все вновь вернулись к планшету Хельги, любуясь видами Исландии, напрочь потеряв интерес к загадочному яблоку, которое так и осталось сиротливо лежать на ручке кресла. Однако вскоре и это занятие всем наскучило, и разные истории из жизни вновь посыпались как из рога изобилия. Тогда и я также решил поведать кое-чего из собственной биографии.
– Хотите узнать почему у меня такая необычная фамилия – Скоробогатов? – хитро обвел я взглядом лица ребят и, выдержав паузу, продолжил: – А у этого есть своя история. Так сказать, наша семейная легенда, что уже несколько веков передается из поколения в поколение. Один из моих далеких предков, звали которого Данила Проскиневич, еще во времена правления императрицы Елизаветы Петровны был небогатым купцом, состоявшим в конторе, занимавшейся торговлей с Китаем. Русские, в отличие от европейских держав, морской торговли с Китаем не имели, поэтому единственным на материке окном для России в Поднебесную был город Кяхта, через который и шел основной поток товара. Так вот, рассказывают, что в те времена какая-то наложница китайского императора вызвала гнев его старшей жены и вынуждена была бежать из Китая, спасаясь от верной смерти. Данила Проскиневич хорошо понимал по-китайски, и ему удалось совершенно случайно подслушать за стеной тайный разговор двух китайских дельцов. Из него Данила понял, что один из китайцев должен был переправить беглянку сухопутьем через Кяхту, но второй передал ему известие об отмене дела. В связи с неожиданным появлением в Кяхте солдат императорской гвардии, охотившихся за этой женщиной, ее решено было увезти морем через другой открытый для иностранцев город – Гуанчжоу. Зная, что за выдачу беглянки была объявлена хорошая награда, Данила Проскиневич, не мешкая, донес об услышанном начальнику китайского гарнизона…
– И ее схватили? – с каким то ужасом спросила Вера.
– Об этом неизвестно, – ответил я. – Гуанчжоу был далеко от того места, но изменников схватили и казнили, а Данила Проскиневич получил от правительницы огромную награду и вернулся в Россию очень богатым человеком. Но прожил после этого удивительно недолго. Хотя здоровьем отличался крепким – говорят, что его отравили. Он первым делом преподнес подарок Елизавете Петровне, за что получил ее благоволение и фамилию Скоробогатов, которой теперь именовались все в нашем роду. Правда, фамилия оказалась совсем не про нас: богатство скоро исчезло, а все, кто впоследствии пробовал в нашем роду заниматься коммерцией, быстро умирали. Такая вот история фамилии, которую сейчас носит ваш покорный слуга, кстати, тоже занимающийся торговлей. Но пока еще живой и вроде здоровый. Хотя я и не купец первой гильдии, а простой менеджер…
– Все же противный предок у тебя был, – покачала головой Вера, за что я на нее ни капли не обиделся. Однако моя история вызвала всеобщий интерес, и ее еще долго обсуждали, приукрашивая разными фантастическими домыслами. Впрочем, через некоторое время вновь сменили тему, ускакав к каким-то событиям, совершенно чуждым и неинтересным мне. Разговоры зашли далеко за полночь, сладкая дрема постепенно овладела всем моим существом, и под звуки их голосов я погрузился в сон…
Проснулся я от какого-то толчка внутри. Скорее всего, ранее влитая внутрь жидкость давала о себе знать. Я нехотя приподнялся с груды рюкзаков, на которых лежал, и осмотрелся вокруг. Гроза ушла, и монотонно стучавший по шиферной крыше все это время дождь прекратился. В бочке тлела куча углей, освещая все вокруг неровным багровым светом. Ребята спали кто на чем придется. Хельга, склонив голову набок, дремала в своем кресле, и лица ее не было видно под сетью спутанных белокурых волос… Я со стоном приподнялся – ощущение было, что в занемевшие суставы насыпали песка, а все тело словно разбито на тысячи кусков. Разминая онемевшие от долгого лежания в неудобной позе ноги, я встал – и тут заметил то самое загадочное яблоко. Оно лежало на кресле, прямо между коленей Хельги, а на ручке кресла теперь покоилась ее планшетка. Я усмехнулся и тряхнул головой, разгоняя воцарившийся в ней туман сна, и тут же замер от неожиданности. Яблоко было уже не черным, а зеленым, и не каменным, а живым… От изумления у меня захватило дух, и тут же я почувствовал тонкий, но необычайно сильный аромат, исходивший от этого чудесного плода. Несколько секунд я стоял на месте, не веря своим глазам, а потом, словно повинуясь какому-то возникшему внутри чувству, напоминающему инстинкт, двинулся вперед и, осторожно протянув руку, взял яблоко. Я поднес его к лицу и с наслаждением втянул аромат. Оно как будто стало пахнуть сильнее. С удовольствием откусил я кусок. Ух ты! Какое сладкое и спелое! Взглянув на Хельгу, я почувствовал укол стыда и, наклонившись, легонько потрепал ее по плечу.
