Дракон среди нас - Ирина Вадимовна Лазаренко
— Не надо, — произнёс Йеруш, почти не разжимая губ.
Илидор вопросительно изогнул бровь. Сайя сидела, опустив взгляд, сильно розовела ушами и сосредоточенно вылавливала из чашки смородиновую труху.
— Не надо, — повторил Найло уже почти совсем беззвучно. — Это нечестно. И не нужно.
Магия драконьего пения почти не действовала на Йеруша, но теперь он различал в этом пении некоторые слова. И слова он понимал.
— Какой же ты зануда, — тоже почти беззвучно ответил дракон, поднялся и бодро спросил в полный голос: — Сайя, можно мне в честь праздника пообнимать садовые статуи?
Эльфка встрепенулась:
— Да! Да. Только возьми лампу. И… Может, я с тобой пойду? Проверю, чтобы ты ничего не поломал и себе не навредил.
Илидор смотрел на Сайю, изогнув бровь. Она сцепила пальцы.
— Ладно, лампу возьми, да поярче. — И чуть раздражённо пояснила в ответ на непонимающий взгляд: — Не нужно сегодня переходить границу светотени, потому лучше вообще не ходи никуда.
— Это ещё почему?
Она обхватила себя за плечи длинными костлявыми пальцами.
— Если я начну объяснять, вы решите, что я слишком долго жила среди людей. Я не разделяю их суеверий и не праздную их праздников, но в такую ночь как эта… Кто знает, что можно встретить сегодня за гранью тьмы?
— Например?
— Я не знаю. Магические завихрения? Незаснувшую нечисть? Дракона?
Йеруш поперхнулся чаем и зашёлся в кашле.
— К слову о драконах! — Илидор сделал длинный шаг назад. — Найло тебе про них рассказывал? Ты знаешь, что он бывал в Донкернасе?
— О!
Сайя, забыв о своём смущении, обернулась к Йерушу, и дракон наконец тихонько слился в сад, прихватив лампу.
Год переворачивался, и впервые это что-то означало в жизни Илидора. Драконы никогда не обращали внимания на эльфские значные дни или человеческие праздники — для драконов они имели меньше смысла, чем пыль под ногами. У самих драконов не было календарей, праздников и значных дней — только вечность и ветер, наполняющий крылья.
Но теперь Илидор не жил среди драконов. Теперь вокруг него были лишь те, у кого нет впереди вечности, нет даже крыльев. Те, кому нужны путевые вехи. И дракон, впервые примеряя на себя другой способ жизни, мог попытаться понять: а зачем эти вехи?
Под ногами его ломались сухие ветки и мёртвые листья. Он бродил по саду Сайи среди неработающих механизмов — сломанных, неудачных, неправильно срощенных, и кожей ощущал, как они перекликаются, переговариваются с другими механизмами, которые встречал золотой дракон в другом месте и времени.
Переворачивался год, наматывал время на одни события и тянул за собой другие, и в этом обороте с иных углов виделась важность случайностей и неизбежность последствий собственных действий. Или бездействий.
Дракон медленно проводил кончиками пальцев по изломанной конечности каменной фигуры, похожей на гномскую. Она шершавила и холодила кожу. Она стояла перед драконом, большая и бесполезная, величественная в своём бессмыслии, дающая возможность называть её как угодно и думать о ней что захочется. Ей всё равно, она просто стоит в саду. Всё, что могут увидеть другие в этой фигуре, не о ней, а о том, кто смотрит.
Илидор закинул голову к небу и глубоко вдохнул холодный зимний воздух, так что защипало в глазах и закололо в груди.
Значные дни нужны людям, чтобы осмыслить потери и обретения. Дать себе время и право насладиться радостью случившегося и отгоревать печаль неудач. Прожить потери и воздать благодарность обретениям: местам и чувствам, событиям и существам. Тем, кто остался, и тем, кто ушёл.
Значные дни и праздники нужны, чтобы скидывать вечно налипающую на плечи шелуху привычности. Чтобы двигаться дальше с чувством незряшности. Праздновать жизнь, пока она не прошла, любить её и верить, что она любит тебя в ответ. В этом ведь смысл.
…Огромный костёр на берегу Сварьи прогорал. Наступило время волка, самое тёмное предрассветье, и костёр усыхал, становясь из последнего осеннего первым зимним. Завершался солнцеворот, знаменующий начало нового года по календарю южных людских земель.
— И даже без сбруи? — доносился до Илидора непривычно звонкий голос Сайи. — Как же удаётся учёным Донкернаса управлять драконами в полёте?
— Только давить им на совесть, — отшутился Йеруш, и Сайя, к удовольствию Илидора, рассмеялась, поняв, что это шутка.
Люди на берегу Сварьи праздновали начало зимы, плясали вокруг костров, а золотой дракон снова смотрел на большой костёр издалека. Он сидел на одном из садовых валунов, освещённый скудным светом лампы. Одна нога согнута в колене, крылья улеглись складками, словно полы мантии. Илидор напевал песню на языке, которому давно уже не было названия в надкаменном мире, среди живых людей, да дракон и сам не знал этого языка — слова всегда приходили сами собой, незнакомые и естественные, как само пение, как дыхание, как способность упасть в небо в любой момент.
Он пел, подняв лицо к чёрному зимнему небу, к россыпям сияющих звёзд, и его голос обнимал зимневоротную ночь. Йеруш и Сайя сидели в двадцати шагах, смотрели на Илидора и позволяли жизнеутверждающей силе драконьей песни подхватить себя и пронести через осенне-зимнее безвременье. Не сопротивляясь, не анализируя, не сожалея.
В каком-то смысле учились праздновать жизнь. Пока она не прошла.
Сайя впервые в жизни слышала песню золотого дракона, и Сайя растворилась в его бархатном голосе, открывавшем в её сердце давно законопаченные двери, о которых она давно забыла, а то и вовсе не знала. Драконий голос её расконопатил, распахнул навстречу свежему воздуху и шальному ветру.
Организованность и планирование, дисциплина и жесточайшая экономия времени на всех второстепенных важностях в угоду главнейшим целям и устремлениям — всё это сейчас казалось грудой блестящего сора, а самым важным, нужным и надёжным сделалась бесконечность неба и лежащих под ногами дорог. Когда у тебя есть дороги и небо, то планирование и дисциплина не имеют особого значения, и ты можешь просто позволить жизни случаться.
Впервые при мысли, что она не может контролировать абсолютно всё, Сайя ощущала не парализующий ужас, а безбрежную лёгкость и умиротворение.
А Йеруш Найло с отстранённым удивлением понимал: он разбирает даже длинные фразы в драконьем пении. И отчего прежде Найло был уверен, что Илидор поёт без слов, если у драконьих песен всегда были слова? Принадлежали они давно исчезнувшему языку, которого никогда не знал никто из жителей надкаменного мира и не помнил никто из ныне живущих. В том
