Накаленный воздух - Валерий Александрович Пушной
Василий сделал глубокий кивок. Скротский выдержал паузу и вдруг решительно заявил, что не уверен, что Пантарчук имеет право знать это. Ситуация казалась тупиковой. Петра такое заявление задело. Что это за прошлое у Василия, что Скротский не желает распространяться о нем? Но возражать не стал. Хмыкнул, нахмурился и твердой походкой вышел за дверь. Скротский почувствовал уверенность, громко и раскованно заговорил:
– Вася, ты же меня сам предупреждал, чтобы я никому ничего не рассказывал. Не нравится мне твой попутчик, сует нос в чужие дела. А гостиница эта еще больше не по душе. Сдается мне, что здесь аура неподходящая. Давай выберемся на воздух, прогуляемся и поговорим. Надеюсь, ты быстро все вспомнишь.
Василию ничего не оставалось, как согласиться.
Они вышли из гостиницы и направились в сосновый бор.
В тени вековых сосен дышалось легко.
Скротский чуть опережал Василия, ступал мягко, тянул с разговором, распаляя у того нетерпение. Загадочность, с какою он вел себя, давила и пугала. Лишь углубившись в неухоженную окраинную часть соснового бора, Вадим остановился.
– Признайся мне честно, Вася, ты всех водишь за нос, да? – Засмеялся раскатисто и довольно, будто открыл для себя истину. Но когда не последовало ответа, продолжил: – Только мне не вешай лапшу на уши. Я тебя отлично понимаю… Кто этот твой попутчик? Из полиции? Мне ты можешь открыться. Ведь ты не думаешь, что я тебя продам? Надежнее меня у тебя и друга-то нет. Я все вижу, дружище, ты хочешь обуть полицию. Значит, им что-то стало известно? Но откуда? На чем ты прокололся, неужто на чем-то застукали? Или она проговорилась? Но ведь ты же был уверен, что с нею все уладил. Ты же принял ее условия. Чего ей еще надо?
Слова Скротского, полные таинственности, привели Василия не просто в замешательство, но в абсолютное недоумение. Ибо в них он уловил намеки на что-то нечистоплотное, конфликтующее с полицией. И это камнем ложилось ему на мозг. Он ничего не понял и ответить был не в состоянии. Сумел только неловко на ломающихся ногах подойти к торчащему из травы замшелому пню и уставиться на него, как на диво дивное. Скротский затоптался сбоку, продолжая неотступно давить.
– Нет, Вася, с тобой не соскучишься, ты же всегда шебутным был, а сейчас как пыльным мешком ударенный. Ты что, и правда память потерял? – спрашивал уже не первый раз, и делал это умышленно. Знал, что еще неоднократно будет задавать подобный вопрос, чтобы создать необходимый эффект доверия, при котором его рассказ будет принят безоговорочно. – Никак не могу привыкнуть к тому, что я должен тебе рассказывать о тебе же самом. Ну да ладно. Тогда слушай, хотя ты это хорошо знаешь без меня. Кстати сказать, фамилию свою ты мне, Вася, так ни разу и не назвал. – Скоротский перевел дыхание, как бы настраивая себя на тон рассказчика. – Познакомились мы в вагоне поезда, почти сутки пилили с юга в одном купе. Ты провожал любовницу с курорта, а я ехал с похорон родственника. Как ни странно, мы все тащились в один и тот же город. Так совпало. И это нас сблизило. – Вадим помолчал. – А потом ты не раз наведывался в наш город. К своей любовнице. Сам ты не здешний. Я никогда не допытывался, откуда ты накатывал. А ты не откровенничал. Несколько раз я снабжал тебя ключиком от квартирки моих родственников, они проживали тогда за бугром. Все было шито-крыто. Пока мужу кто-то не стукнул. Он вас выследил и устроил крутую разборку. Но ты его пришил на глазах у любовницы. Она была единственный свидетель. И ты сделал ошибку, друг Вася, что оставил ее в живых. Я тебе потом намекал, что надо убрать свидетеля. Однако ты меня не услышал. Она прикрыла тебя от полиции, но сразу выкатила арбуз, чтобы ты женился на ней, иначе – тюрьма. Ты сопротивлялся, а она забрюхатела от тебя. И тогда ты неожиданно пропал. Я тебе звонил много раз, но ты на звонки не отвечал и сам мне ни разу не звякнул. Не возьму в толк, зачем ты устроил всю эту катавасию с потерей памяти? Она иногда звонила мне, про тебя выспрашивала, но что я мог ответить, я сам в полном тумане. Сейчас уже не звонит. Тут на днях встретил на улице, прошла мимо, коза, даже не посмотрела в мою сторону. Но теперь я понимаю, почему. Значит, настучала в полицию. Слушай, но тогда бы и меня не обошли. Однако меня полиция не потревожила ни разу. Ничего не соображу, Вася. Может, ты чего-нибудь объяснишь? Давай, растолкуй.
Василия шокировала такая информация, ударила под дых, в нее не хотелось верить. Но как не верить, какой смысл Скротскому врать, зачем? Страшно думать, что все это происходило именно с тобой.
Пень перед глазами расплылся в черное пятно, а лицо Скротского стало походить на оскал дикого зверя. Зеленая трава почернела, стволы деревьев выстроились черными обгоревшими пиками. Лучи солнца сквозь ветви вонзались в землю острыми черными дротиками.
Не такой истории он ждал, не такой хотел. Но ясно понял, что в городе есть еще «она», которая может подтвердить или опровергнуть эту историю и которая почему-то не отозвалась на объявление по телевизору.
А Вадим продолжал вкрадчиво говорить:
– Знаешь, когда я увидал тебя по ящику, опупел от удивления. Сразу почуял, что тебя кто-то нарочно рисует на экране, сообразил, что здесь не все чисто. А еще кажется мне, если за всю неделю она ни разу тебе не позвонила, значит, точно заложила. Ведь она в натуре брюхатая. Ты, получается, все-таки накачал ее. И все же не дохожу мозгами, зачем тебя нарисовали на экране? Может, ты еще где-нибудь не кисло наследил? Может, за тобой не один криминальный хвостик тянется? С чего бы полиции тебя на поводке водить?
Василий не стал разубеждать Скротского, что Пантарчук не полицейский. Пропало всякое желание разговаривать, настроение окончательно испортилось. Даже исчезла способность мыслить. Только едва царапалось в полушариях, что он не хотел, чтобы это было правдой. Не мог он быть убийцей, не мог.
Ему бы все это отшвырнуть от себя и дать пинка Вадиму. Но он терпеливо выслушивал Скротского, нудившего, что Василий всегда был скрытен, немногословен, непредсказуем и крут. Что иногда мог выкинуть такой фортель, аж волосы дыбом вставали. Кроме того, хорошо сек в компьютерах, за пояс затыкал
