Александр Дюма - Виконт де Бражелон или десять лет спустя. Том 3
– Хорошо, сударь, будет исполнено.
Через минуту Фуке вызвал к себе Гурвиля, который пересек галерею, сопровождаемый напряженными взглядами всех.
Наконец Фуке снова вышел к гостям; лицо его, до этого бледное и удрученное, неузнаваемо изменилось: из бледного оно теперь стало серым, из удрученного – искаженным. Живой призрак, он двигался с вытянутыми вперед руками, иссохшим ртом, как тень, явившаяся навестить тех, кто некогда был его друзьями. Увидев его, все вскочили, вскрикнули, подбежали к нему.
Суперинтендант, смотря в глаза Пелисону, оперся на плечо г-жи Фуке и пожал ледяную руку маркизы де Бельер.
– Что случилось, боже? – спросили его.
Фуке раскрыл судорожно сжатые влажные пальцы, из них выпала бумага, которую подхватил испуганный Пелисон.
И он прочел следующие строки, написанные рукой короля:
«Дорогой и любезный г-н Фуке, выдайте в счет наших денег, находящихся в вашем распоряжении, семьсот тысяч ливров, которые нам нужны сегодня же в связи с нашим отъездом.
Зная, что ваше здоровье расстроено, мы молим бога о том, чтобы он восстановил ваши силы и имел бы о вас свое святое и бесценное попечение.
Людовик,
Это письмо служит распиской».
Шепот ужаса пробежал по зале.
– Ну! – не выдержал Пелисон. – Теперь это письмо у вас!
– Да, эта расписка теперь у меня.
– Что же вы будете делать?
– Ничего, раз у меня расписка.
– Но…
– Раз я принял ее, Пелисон, это значит, что я заплатил, – произнес суперинтендант с простотой, заставившей всех присутствующих ощутить, что у них сжалось сердце.
– Вы заплатили? – бросилась к нему в отчаянии г-жа Фуке. – Выходит, что вы погибли!
– Без лишних слов! – перебил Пелисон. – После денег потребуют жизнь!
На коня, монсеньер, на коня!
– Оставить нас! – разом вскричали обе женщины, не помня себя от горя.
– Спасая себя, монсеньер, вы спасете всех нас! На коня!
– Но ведь он не держится на ногах! Смотрите.
– Ну, если мы начнем размышлять… – начал бестрепетный Полисон.
– Он прав, – прошептал Фуке.
– Монсеньер! Монсеньер! – крикнул Гурвиль, торопливо взбегая по лестнице. – Монсеньер!
– Что еще?
– Я сопровождал, как вы знаете, курьера, отвозившего королю деньги.
– Да.
– И, прибыв в Пале-Рояль, я видел…
– Подожди немного, мой бедный друг, ты задыхаешься.
– Что же вы видели? – нетерпеливо спрашивали со всех сторон.
– Я видел, как мушкетеры садились в седло, – закончил Гурвиль.
– Вот видите, видите? Можно ли терять хоть мгновение?
Госпожа Фуке кинулась наверх, требуя лошадей. Г-жа де Бельер, устремившись за ней, обняла ее и сказала:
– Ради его спасения, не проявляйте, не обнаруживайте тревоги, сударыня.
Пелисон побежал распорядиться, чтоб запрягали. А и это время Гурвиль собирал в свою шляпу все то золото и серебро, которое испуганные и плачущие друзья смогли обнаружить в своих пустых карманах, последний дар, благоговейную милостыню, подаваемую бедняками несчастному.
Суперинтендант, которого наполовину несли, наполовину влекли его преданные друзья, сел наконец в карету. Пелисон поддерживал г-жу Фуке, которая потеряла сознание. Г-жа де Бельер оказалась более сильной и была вознаграждена за это сторицей: последний поцелуй Фуке был предназначен ей.
Пелисон легко объяснил столь поспешный отъезд королевским приказом, призывавшим министров в Нант.
Глава 17.
В КАРЕТЕ КОЛЬБЕРА
Как видел Гурвиль, мушкетеры короля садились в седло, чтобы следовать за своим капитаном.
Капитан же, не желая стеснять себя в своих действиях и поручив бригаду одному из помощников, отправился верхом на почтовой лошади, приказав своим людям двигаться возможно быстрее. Но как бы быстро они ни скакали, обогнать его они все равно не могли.
Проезжая по улице Круа-де-Пти-Шан, он успел заметить нечто такое, что заставило его призадуматься. Он увидел Кольбера, выходившего из своего дома, чтобы сесть в ожидающую его карету.
В этой карете д'Артаньян рассмотрел женские шляпки, и так как он был любопытен, то ему захотелось узнать, кто же те женщины, лица которых закрыты этими шляпками. Они сидели наклонившись друг к другу и о чем-то шептались, и поэтому, чтобы рассмотреть их как следует, д'Артаньян направил коня прямо к карете, так что ногой в сапоге с раструбами зацепил карету.
Дамы испуганно вскрикнули; одна едва слышно, и по этому возгласу д'Артаньян определил молодую женщину, другая же разразилась такими проклятиями, что, судя по ее грубости и бесцеремонности, ей, должно быть, уже стукнуло по крайней мере полсотни лет.
Шляпки раздвинулись: одна из женщин оказалась г-жой Ванель, другая герцогиней де Шеврез. Д'Артаньян увидел их раньше, чем они успели взглянуть на него; он их сразу узнал, они же не узнали его. И в то время как они смеялись над своим страхом и нежно пожимали друг другу руки, он сказал себе самому:
«Старая герцогиня, очевидно, не так разборчива, как когда-то, в своих знакомствах: она ухаживает за любовницей Кольбера! Бедный Фуке! Ничего хорошего это ему не сулит».
И он поспешил удалиться. Кольбер сел в карету, и благородное трио медленно направилось по дороге в Венсенский лес.
По пути герцогиня де Шеврез завезла г-жу Ванель к ее мужу и, оставшись наедине с Кольбером, завела с ним разговор о делах. У нее был неисчерпаемый запас тем, и так как она всегда затевала беседу, чтобы причинить кому-нибудь зло, а себе самой заполучить благо, то ее речи были забавны для собеседника и небезвыгодны для нее.
Она сообщила Кольберу, который без нее не знал, разумеется, каким великим министром он будет и каким ничтожеством станет Фуке. Она обещала ему, что, когда он сделается суперинтендантом финансов, она сведет его со всем старым французским дворянством, а также осведомилась о его мнении насчет Лавальер и о допустимых границах ее влияния на короля. Она хвалила Кольбер, бранила его, ошеломляла своими словами. Она указала ему ключ к стольким тайнам, что Кольберу на мгновение показалось, будто он имеет дело с самим дьяволом. Она доказала ему, что сегодня она так же хорошо держит в руках Кольбера, как вчера держала Фуке. Когда же он наивно спросил у нее о причине ее лютой ненависти к суперинтенданту, она задала ему встречный вопрос:
– А почему вы сами полны к нему ненависти?
– Сударыня, различные системы в политике могут приводить к разногласиям. Мне кажется, что господин Фуке осуществляет систему, противоречащую интересам короны.
Она перебила его:
– Я больше не говорю о господине Фуке. Поездка короля в Нант докажет правоту моих слов. Для меня господин Фуке – человек конченый. И для вас также.
Кольбер не ответил.
– По возвращении из Нанта, – продолжала г-жа до Шеврез, – король, который только и ищет предлога, заявит, что штаты вели себя по отношению к нему дурно и проявили чрезмерную скупость. Штаты ответят на это, что налоги слишком обременительны и что суперинтендантство довело их до полного разорения. Король во всем обвинит господина Фуке. И тогда…
– Тогда?
– О, его ожидает немилость. Разве вы не согласны со мной?
Кольбер бросил на герцогиню взгляд, означавший:
«Если ограничатся только немилостью, то не вы будете причиной этого».
– Необходимо, – заторопилась г-жа де Шеврез, – необходимо, чтобы ваше назначение было положительно решено, господин Кольбер. Допускаете ли вы после падения господина Фуке какое-нибудь третье лицо между нами и королем?
– Не понимаю, что вы хотите сказать.
– Сейчас поймете. Ваше честолюбие – до каких пределов оно простирается?
– У меня его нет.
– В таком случае незачем было губить господина Фуке! Наконец, свергаете вы господина Фуке или нет? Ответьте же прямо.
– Сударыня, я никого не гублю.
– Тогда я отказываюсь понять, чего ради купили вы у меня за такие большие деньги письма кардинала Мазарини, касающиеся господина Фуке. Я не понимаю также, зачем вы подсунули эти письма королю.
Пораженный Кольбер взглянул на герцогиню недоумевающим взглядом и упрямо ответил:
– А я еще меньше понимаю, сударыня, как вы, получив эти деньги, меня же ими и попрекаете.
– Ах, сударь, желать нужно по-настоящему даже в тех случаях, когда предмет твоих желании недостижим, – ответила старая герцогиня.
– В том-то и дело, – сказал Кольбер, сбитый с толку этой грубою логикой.
– Значит, вы не можете осуществить ваши чаянья, говорите же?
– Признаюсь, я не могу уничтожить некоторые влияния, которые действуют на короля.
– Влияния, защищающие господина Фуке? Какие же? Погодите, я вам помогу.
– Прошу вас, сударыня.
– Лавальер?
– О, это влияние весьма незначительное. У Лавальер полное незнание дел и никакой подлинной силы. К тому же господин Фуке ухаживал когда-то за нею.
– Выходит, что, защищая его, она тем самым обвиняет себя, не так ли?
