Рохля Несчастливчик – первый пулинский путешественник - Август Лок
Гримерной музыкантам служил обыкновенный сарай, где, судя по ошметкам сена и мышиному помету, еще совсем недавно разводили кормовых грызунов. Кроме совиной еды и еды для совиной еды в ветхой постройке красовались перевернутый деревянный ящик, неумело притворяющийся стулом, цветочные венки разной степени потрепанности и большое зеркало, в котором отразились три одинаково удивленно-возмущенные морды (лицо среди них было только одно, а потому не считается).
— Ты! — прошипела паучиха и грозно клацнула жвалами. — Значит, ты с-с-сюда с-с-сам подалс-с-ся?!
Ослик, развернувшись одним прыжком, вжался в стену и отчаянно замотал головой.
— А мы… — шаг, — тебя… — еще шаг, — спас-с-сать… — дальше шагать было некуда, и Люссся яростно выплюнула последнее слово: — приш-ш-шли!
— Спаси-и-ите! — неуверенно пискнул осел, окончательно выведя из себя молчавшего прежде Рохлю.
— Я думал, мы с тобой товарищи! Герой и его верный скакун! Я думал, мы друзья! А ты… ты… сволочь ты поющая! Вот!
Поющая сволочь бросила затравленный взгляд на единственный выход и, зажмурившись, взмолилась:
— Не убива-а-айте меня! Я вам еще пригожусь!
— В качестве мяс-с-са? — скептически хмыкнула паучиха.
Глазки у осла забегали, мысли в голове сменяли друг друга так быстро, что если прислушаться, можно было различить едва слышное гудение. И тут в толпе перед сценой снова раздался голос очарованного балладой стражника:
— Да клянусь… уху… точно принцесса! Заколдованная! Нет… уху… не брешет! Я сам видел!
Что именно он сам видел, уже было не разобрать, торжествующий вопль бессовестного животного заглушил все посторонние звуки:
— Я отведу вас к колдуну!
Спутники переглянулись, и Люссся нехотя отступила.
— Веди.
Уже на выходе, когда хоблин и его скакун, тихонько переругиваясь, обсуждали предстоящий маршрут, паучиха вороватым движением сунула в тюк потрепанный песенник в кожаном переплете. Дурак, конечно, и вообще осел, но это первые стихи, которые кто-то написал для нее. Как тут не растаять?
