Александр Бруссуев - Прощание с Днем сурка

Не дай бог, погиб моряк. По условиям контракта осиротевшая семья получит страховку, вполне приличную сумму, хотя какие деньги могут компенсировать потерю любимого человека? А перед выдачей материальной компенсации происходит судебное разбирательство.

Смерть в результате несчастного случая? Нарушение обязательной при работе техники безопасности — смотрим соответствующий раздел. Много моряков стало погибать от рук террористов и пиратов? Да, тут уж несчастный случай не катит. Так вот получите свод законов, регламентирующий поведение человека в подобных ситуациях. А, может, сам погибший виноват: спровоцировал пирата, тот его из добрых побуждений и подрезал. Вопрос к капитану: какой по складу характера был член экипажа? Ах, буйный, неуправляемый, хотели даже на берег списать! А фамилия какая? Не помните, ну, да это не важно. Важно, что теперь, после разбирательства, вопрос о страховке должен быть пересмотрен, в пользу выплаты семье погибшего единовременной суммы в размере месячного оклада. Вопрос закрыт. Не удовлетворены? Подавайте в суд! Все законно!

Каждый умирает в одиночку. Ну, а если предоставляется возможность остаться незамеченным, не подвергать свою жизнь прямой угрозе, почему бы этим не воспользоваться? А вдруг после этого юристы, адвокаты и прочая братия не будут подавать руки — то еще и лучше, хоть не испачкаешься.

Вдруг, ровный шум машинного отделения изменился. Изменился вовсе не по естественной механической причине, а потому, что в той щели, через которую Стюарт пролез сюда, возникло новое тело. И тело это, как дверь, ограничило доступ уже привычных децибел в столь замкнутое пространство.

Стюарт даже растерялся. Замуровали, демоны! Он был так уверен в этой шхере, что оказался здесь даже без маломальского обрезка трубы или гаечного ключа на 46. Дернулся к чайнику, но в это время в проеме показалась белобрысая голова и Стюарт занес свой кулак ярости. Без боя сдаваться в Уэльсе не привыкли!

Хозяином головы вот уже 36 лет являлся я и очень надеялся, что еще не один десяток лет мы с моей золотой головушкой будем действовать сообща. Разглядев нашего электромеханика, я тоже несколько смутился и сказал:

— Хайгитлер.

— Гитлер капут, — ответил валлиец и звонко влепил мне своим кулаком прямо в лоб.

— Спасибо большое, — пролепетал я и схватился за голову. Было совсем не больно, но все-таки как-то неожиданно. Эх, знал бы я тогда, сколько еще раз мне придется получить по кумполу!

Стюарт подавленно молчал, только глазами на меня хлопал, как сыч на фольгу от шоколадки.

— Ты как здесь? — нарушил режим тишины я — дальше выдерживать паузу становилось как-то неприлично.

Стюарт деликатно откашлялся и вежливо спросил:

— А ты, так тебя растак?

— Приятно слышать речь истинного джентльмена.

Разговор наш, конечно же, как и все прочие диалоги и монологи на судне велся на языке международного общения: на наречии банту. Шутка, на английском, естественно. Хотя по уровню произношения казалось, что некоторые, особенно палубные филипки, так коверкали слова, будто они изъясняются на африканских диалектах.

По-русски Стюарт знал всего несколько слов, да и то глубоко нецензурных. Он их, порой, вставлял для связки «инговых» окончаний. Получалось очень к месту. А английские ругательства! Мягкие, интеллигентные, неоскорбительные — словом, лишенные эмоциональной окраски. В противовес им русские матюги, как тяжелая артиллерия, взрываются то восторгом, то угрозой, то одобрением, то ругательством, то отчаянием, то надеждой. Но без злоупотреблений, не то можно прослыть малость некультурным человеком.

Разговаривали мы вполне свободно. Когда было о чем говорить. Если же темы для общения отсутствовали, особенно при «беседах» с капитаном за обеденным столом, мой язык попросту присыхал к небу, и я терял способность к связной английской речи. Стюарт смеялся: «Выпьешь с тобой пива по-нашему, по корнуэльски (смесь сидра с лагером в пропорции 50–50), забывается, что ты не с островов. Никакого акцента. А иногда мычишь полусвязными обрывками — не понять, о чем и говоришь». Сейчас в стрессовой ситуации, мы вообще понимали друг друга с полуслова, забыв о языковых барьерах: говорили по-английски, ругались по-русски.

Мой английский дался мне легко, потому как со школьных времен мне было интересно читать английскую литературу на языке оригинала и желательно издательств Лондона или Нью-Йорка. В моей библиотеке можно насчитать более десятка книг под авторством Ладлума, Хайнлайна, Фриман, Кларка, Говарда, Антони и других. Увлекаясь музыкой, ловил на слух произношение и смысл текстов «Beatles, Queen, Metallica, Duran Duran, A-ha» и многих других групп. Спасибо, что мой школьный педагог, Татьяна Васильевна, не пыталась заставить меня корпеть над скучной школьной программой с их «семьей Стоговых», заочно нарисовала мне высший балл, лишь изредка контролируя мою степень накопления познаний. Поставив мне предварительно приличное английское произношение.

Временем мы пока располагали, поэтому, вооружившись своим красноречием, я в двух словах обрисовал картину моего чудесного сохранения за цистерной переработки фекальных вод. Стюарт благодарно, не перебивая, выслушал всю мою повесть. А дело было так.

Я всегда не доверял штурманам. За весь свой морской практикум мог назвать лишь трех — четырех человек, которые были настоящими, в моем понимании, моряками. Да и те уже давно завязали с флотской карьерой. А остальные безымянные сотни третьих, вторых, старших помощников и самих капитанов я просто терпел, как неизбежность в своей морской карьере. Кстати эту карьеру я неоднократно пытался прервать и буду стараться завершить и впредь, но так уж судьба складывалась, что вновь оказывался на окруженном со всех сторон водой куске металла ранее или позднее. Штурманский состав обидится на мое отношение к ним, но ведь и для них я тоже не был подарком. Так что мы, мирно сосуществуя на одной посудине, квиты.

Искать логику в поступках капитана — занятие пустое и бессмысленное. Сам Конецкий В. В., будучи капитаном дальнего плавания, со вздохом признавал это в своих гениальных произведениях. А что делать? Нам с ними надо работать и не дай бог сорваться на конфликт.

Помню такой случай, когда к нам на пароход прилетел молодой капитан, чуть больше тридцати было этому Олегу Денисовичу. Работали мы все больше по Чили, Бразилии и Перу. Жара, сплошь бандитские хари в портах, а за воротами вооруженные голодранцы, откровенно охотившиеся за белыми людьми. Не расслабиться. Но случился праздник, мифический капиталистический День труда. Повар — поляк забыл выполнить распоряжение мастера и не подал на ужин пиво. Потом, конечно, вспомнил и предложил нам самим брать пиво из стоящего поодаль холодильника. Нам то что? Взяли по бутыльку, хлопнули и разошлись. Дернула же нелегкая меня замешкаться в салоне: случилась местная газета, и я увлеченно ее рассматривал. А тут неторопливо и солидно спустился сам господине капитан. Постоял, понадувал ноздри. Я сижу, вежливо рассматриваю картинки. Материализовался повар с доброй едой на подносе. «Приятного аппетита», — говорит. Олег Денисович голосом, который нельзя назвать теплым с любой натяжкой, поинтересовался: «Где пиво?» «Сей момент, — рассыпался поляк, — из холодильничка доставлю». «Я приказал, чтоб пиво стояло на столах!!! — гневно возопил мастер. — В знак протеста я не буду ужинать!!!» Берет с подноса кока, застывшего с неуместной уже улыбкой, тарелку с порцией и с размаху хватает ею об палубу. На ужин были спагетти с хитрым соусом, они легко взмыли с блюда при замахе и смачно вклеились в перекошенное яростью лицо капитана дальнего плавания Олега Денисовича. Но инерцию не остановишь: тарелка вдребезги — один осколок по незамысловатой траектории пробивает пулей газетный листок и срезает мне кусочек брови. Повар перестает улыбаться, видя бурую маску вместо капитанского лица и кровь, заливающую мои глаз и щеку. Мастер орет, как кастрированный бык. Я молчаливо пытаюсь понять, кто ж это меня так? На шум вбегает похмельный старпом, тоже, между прочим, русскоязычный из Подмосковья. Сочувственно глядит на стонущего капитана, потом переводит взгляд мутных глаз на меня, в то время как я стараюсь с помощью салфеток унять кровопотерю. Вдруг в его глазах, и без того красных, разгорается алым светом огонь ярости. По-женски истерично взвизгнув, он подскакивает ко мне и хватает меня за грудки. Наверно, что-то неправильно понял. Я, конечно, очень удивляюсь, но виду не показываю, салфетками бровь промокаю. Старпом усиленно пытается поднять меня за майку, но безуспешно — сидеть удобнее. Наконец, мне становится крайне неприятно, что какое-то полупьяное быдло, растягивает мне ворот. «Слушай, — говорю — Грязнов, тебе-то что надо?» И резко встаю. Старпом облегченно откидывается назад, майка моя разрывается, когда цепкий, как энцефалитный клещ, Грязнов валится на палубу, поскользнувшись на макаронах. И моментально салон оглашается истошным криком в самой высокой тональности, почти на ультразвуке. Он задом ловит самый острый осколок тарелки, убитой мастером.