Анри Кулонж - Шесть серых гусей
— Он что, заезжал в Неаполь во время своего путешествия по Италии?
— Ну да, — ответил Ларри. — И именно здесь, тогда, когда у него, казалось, было все для счастья, он написал свои самые душераздирающие поэмы, исполненные безграничного отчаяния…
— Значит, в первый свой приезд ты уже здесь бывал?
— Да, в сентябре тридцать шестого. Мне хотелось понять, почему он был так несчастен. Я чувствовал, что в его жизни была какая-то тайна, скрытая рана, и я превратился в следователя… Я узнал тогда, что причиной этого кризиса стало таинственное рождение от неизвестной матери младенца, который умер пятнадцать месяцев спустя. Тогда меня не пустили в дом, но я ознакомился с актами гражданского состояния, просмотрел все записи о рождениях, пытаясь узнать имя матери… Странно, что обстоятельства вновь привели меня сюда, — помолчав, добавил он. — Я мог бы продолжить мое исследование с того самого места, на котором остановился.
Пол покачал головой:
— Ты все такой же, каким был, когда писал свою диссертацию, проводя целые дни напролет в Бодлианской библиотеке26…
— А помнишь, — сказал Ларри мечтательно, — как я писал комментарии к дневнику Мэри Шелли? Как приятно пахло в старых готических залах…
Пол показал на зияющие фасады разрушенных зданий:
— Вынужден напомнить: мы на войне и у тебя вряд ли будет время для того, чтобы вести собственное расследование!
— А вот и будет! — таинственным тоном ответил Ларри. Пол посмотрел на китель своего друга и не обнаружил на его форме никаких нашивок, определяющих его принадлежность к тому или иному полку.
— Надо же, — воскликнул он, — а мне казалось, что я здесь единственный свободный человек! Что это за таинственная часть, которая дает тебе такую свободу действий?
— Сначала ты!
— Я сам себе подразделение, — загадочно ответил Пол. Ларри фыркнул.
— Несколько недель назад, когда я еще служил в Королевском сассекском полку, я бы ответил, что у меня есть только свобода подчиняться, и это меня, в сущности, вполне устраивало, — произнес он с иронией в голосе. — Пока однажды утром в Киренаике27 нам не попался какой-то старый итальянский фильм и один из штабных офицеров Восьмой армии не обратил внимание на то, что я начинаю смеяться раньше, чем на экране появляются субтитры. Через два дня меня вызвали в генеральный штаб и заявили, что на Сицилии нужен офицер, свободно говорящий по-итальянски, и меня переводят в военную контрразведку. Короче, я стал шпионом и уже в июле оказался в Палермо. А ведь итальянский я выучил, чтобы служить либералу Шелли!
— Вот что бывает, когда смотришь кино в пустыне! — воскликнул Пол.
— Теперь в моем подчинении десять агентов, которые и составляют Триста одиннадцатый отдел, а я провожу время, охотясь на бывших фашистов и на бандитов и контрабандистов всех мастей. В работе я пользуюсь доставшимися мне в наследство архивами германского консульства, документами Службы государственной безопасности Италии и доносами, которые десятками приходят ко мне каждое утро… Увлекательное занятие, как видишь! И все бы ничего, если бы надо мной не висел дамоклов меч по имени майор Хокинс, которому я не нравлюсь, потому что он не считает меня настоящим полицейским! Он не доверяет мне так же, как не доверяла наша дорогая квартирная хозяйка Анджела Хавер-крофт. Понимаешь теперь, почему мне так хочется снова сбежать к хрустально чистой поэзии Шелли и рассказать широкой публике о его короткой и увлекательной жизни! Как бы тебе объяснить? Среди всех событий, на ход которых я никак не могу влиять и вынужден, под руководством полнейшей бездарности, вести скучнейшие расследования злодеяний кучки мерзавцев, я придумал свой маленький театр, который никому ничего не стоит и в котором я могу играть ту роль, которую сам себе отвел: роль рассказчика. Понимаешь, это мой протест — или, если хочешь, бунт — против той бессмыслицы, которой меня заставляют заниматься. Пол улыбнулся.
— Помнишь Хаверкрофт? Нашу старую каргу, достойную пера Диккенса?
— Все еще дерет непомерную плату с жильцов? Но самым ужасным, пожалуй, был ее расстроенный клавесин…
— А чертовы обогреватели! Эти монетки, которые приходилось в них пихать каждые два часа, чтобы не умереть от холода! Как, спрашивается, мы смогли там выдержать столько лет… Во всяком случае, хор Тринити-колледжа лишился своей самой бездарной аккомпаниаторши.
— Она умерла?
— Я писал тебе об этом в одном из тех писем, что вернулись обратно…
Ларри немного помолчал. Они шли по улице Партенопе, и грохот автомашин, на высокой скорости мчавшихся по набережной, заглушал звук их голосов.
— Расскажи мне о себе, — попросил Ларри. — Семь лет назад ты мечтал строить, как Фрэнк Ллойд Райт28.
Пол пожал плечами.
— И все ради того, чтобы кончить в архитектурной мастерской, специализирующейся на имитациях! Да-да, представь себе, я проектировал усадьбы в стиле Тюдоров для богатых клиентов из Бостона… Но благодаря этой работе установил связь с Гарвардской группой, поэтому я и здесь.
— Что это такое? Тайное общество?
— Почти, — ответил Пол таинственно. Ларри внимательно посмотрел на друга.
— Надо же, они, судя по всему, поручили тебе какое-то важное дело. Однако мне кажется, что нам с тобой придется работать в стороне от фронта и наступающих армий. Впрочем, меня это не удивляет: мы никогда не были блестящими полководцами!
Пол покачал головой.
— Все равно, если я скажу тебе, чем занимаюсь, ты мне не поверишь.
— Попробую угадать. Тайный агент? Организатор досуга офицеров генерального штаба? Посол среди неверных? Архитектор нового аэропорта? Главный садовник дворца в Казерте29? Помнится, мисс Хаверкрофт всегда просила тебя обрезать ее розы!
Пол рассмеялся.
— Могу лишь сказать, что мы могли бы и теперь помогать друг другу, как во времена «священного антихаверкрофтовского союза»!
Они подошли к площади Витториа. Несмотря на тяжелые времена, широкая площадь, обсаженная пальмами, выглядела роскошно в нежном свете сумерек, напоминая своей пышностью о Ривьере и итальянских озерах.
— Посмотри на мой дворец, — сказал Ларри. — Он не так красив, как твой — ведь, как известно, американцы всегда выбирают себе самые лучшие здания, — но выглядит весьма благородно, не находишь?
— Конечно, — согласился Пол.
— Это палаццо Сатриано. Я занимаю мансарду, в которой когда-то жила одна из горничных.
Несмотря на ветхий фасад с зеленоватыми подтеками, напоминающими маскировочную сетку, длинное здание и в самом деле имело довольно внушительный вид. Пройдя под сводами вестибюля мимо безразличных ко всему дневальных, друзья, перепрыгивая через две ступеньки, взлетели по величественной лестнице, потертый ковер которой так не вязался со старомодной пышностью перил и люстр. Лари открыл одну из дверей в конце длинного темного коридора четвертого этажа и посторонился, пропуская друга вперед.
