Борис Ляпунов - Искатель. 1963. Выпуск №6
Но неизменно тихо вокруг.
«Течет ритмичная тишина» — это, кажется, из Киплинга?
Так, впрочем, и должно быть. «Маскировка под мертвого» — ловко придумано! У шефа, надо отдать ему должное, светлая голова. Пусть он придирчив, высокомерен, с подчиненными обращается хуже, чем обращался бы с настоящими батраками. Зато выдумщик, хитер, изворотлив — сущий бес!
Выжидая, человек лежит до половины в воде, будто взвешенный в лунном свете.
Монотонно поскрипывает сосна: «Рип-рип!.. Рип-рип!..»
Вначале план был другой, более громоздкий. Но, к счастью, подвернулась эта гибель во время катания на лодках.
Шеф и его «батраки» наблюдали за катастрофой с сеновала. Лодка перевернулась в тот момент, когда спортсмен, сидевший на руле, положил ее на другой галс. Упавший парус сразу накрыл обоих: и молодого человека и девушку.
Толпа повалила к месту гибели. Шеф длинно выругался.
— Поднимется кутерьма! — пояснил он. — Начнутся поиски, погребальный вой, плач, то да се. Верных пять-шесть дней задержки.
Он оказался прав. Поиски утопленников затянулись. Из города понаехало множество народу: чиновники, полицейские, родственники, праздные ротозеи. На берегу вечно толклись люди.
Шеф выходил из себя.
— Ну что за дурни эти утопленники? — говорил он. — Где их угораздило утонуть? Перед самым наблюдательным постом русских, и как раз теперь, когда мы здесь!
«Батрак» постарше соглашался с начальством. Ожидание всегда изматывает нервы.
Второй «батрак» высокомерно молчал, курил и сплевывал в сторону.
Это раздражало его напарника.
Познакомились они уже здесь и с первого взгляда безотчетно возненавидели друг друга.
Безотчетно? Пожалуй, нет. Сумма вознаграждения очень велика, а шеф пока только присматривается к своим помощникам. Кто из них пойдет на задание, а кто останется в резерве? «Батраки» видят друг в друге конкурента.
Второй «батрак» — немец. Лицо у него узкое, злое, заостренное, как секира. А глаза темные, без блеска, будто насквозь изъедены ржавчиной. Лет ему не более тридцати, но волосы на голове и брови совершенно белые. Ранняя седина, что ли, а может, он альбинос?
Первый «батрак» постарше. На вопрос о национальной принадлежности отвечает уклончиво. Всякое бывало… Иной раз, особенно с похмелья, долго, с усилием припоминает, — кто же он сегодня: грек, турок, араб?
Впрочем, где-то на дне памяти сохраняется расплывчато-мутное видение: остров Мальта, трущобы Ла-Валлетты. Там он родился. Но это было очень давно, около сорока лет назад. Пестрым калейдоскопом завертелась жизнь. И сорокалетний возраст почти предельный в его профессии.
Поскорее бы сорвать это вознаграждение! Убраться бы в сторонку, приобрести бар, доживать жизнь на покое. Но задание, наверное, перехватит альбинос. Он моложе.
Злые, как осенние мухи, бродят по хутору «батраки», выполняя для отвода глаз пустячную работу. Того и жди вспыхнет ссора между ними. Шеф предотвращает ее коротким «брек».[2]
На третий день он с биноклем забирается на сеновал. Там есть узкое отверстие под крышей, нечто вроде амбразуры. В нее часами разглядывает противоположный, русский берег. И скалит зубы при этом. Ого! Маленьких детей пугать бы такой улыбкой!
Наутро он сообщает «батракам» свой план.
Альбинос вынул трубку изо рта.
— Придумано хорошо. А кто пойдет?
— Он.
— Почему не я?
Шеф нахмурился.
— Я решаю!
Потом все же соблаговолил объясниться:
— Он уже ходил на связь с этим Цвишеном, бывал на борту его лодки. В Басре, в сорок первом, так, кажется?
— Да.
Альбинос неожиданно захохотал.
— Вы правы, как всегда. Старик лучше меня сыграет роль покойника.
Мальтиец обиделся:
— Я ненамного старше тебя, зубоскал! Впрочем, с твоей унылой неподвижной рожей не надо и маски, чтобы…
— Брек, брек! Вам еще пригодится злость. Конечно, вы сыграете лучше. Ведь это не первая ваша роль, не так ли?
И в этом он тоже прав.
Сейчас мальтиец на русском берегу. Глаза его широко открыты. Уши наполнены вкрадчивыми шумами ночи.
А в закоулках мозга проносятся тени.
Они кривляются, дергаются, словно в танце. Это босой, в подвернутых штанах фотограф на пляже в Констанце. Это сонный портье второразрядной афинской гостиницы. Это дервиш[3] из подземной тюрьмы в Басре.
Особенно ему удался дервиш! Как был продуман характер! Как тщательно отделана каждая деталь!
Этого дервиша заподозрили в том, что он переодетый европеец, и сволокли в тюрьму.
Перешагнув ее порог, он спросил, в какой стороне восток, потому что окон в камере не было, и потребовал коврик для совершения намаза. Тюремщики грубо высмеяли его. Но кто-то ради любопытства швырнул ему грязную циновку.
Узник не удовлетворился этим и попросил кувшин с водой, чтобы совершать ритуальные омовения. В воде ему было отказано.
Тогда он принялся проклинать своих палачей.
Глотка у него была здоровая, и он вопил так, как могут вопить только ослы и дервиши.
Смерть людей, кричал он, предначертана в книге судеб, и он не страшится смерти! Да будет на то воля аллаха, единого, премудрого, вечносущего! Но, препятствуя совершать предписанные кораном обряды, его лишают райского блаженства, которое обещано каждому правоверному! О гнусные палачи, сыны греха, зловонные бешеные псы!
Покричав несколько часов, он умолк. Заглянули в замочную скважину. Узник был занят тем, что отковыривал глину в стене и старательно растирал между ладонями. Его спросили, зачем он делает это. Он ответил, что при обряде «тейемун», предписанном пророком, разрешено вместо воды пользоваться песком, если час намаза настиг путника в пустыне.
Дервиш упрямо боролся за свой рай. Он неукоснительно совершал ритуальные омовения размельченной глиной и громко молился, стоя лицом к востоку. У дверей его камеры толпились любопытные. Сам начальник тюрьмы неоднократно спускался сюда и садился на стул у двери, чтобы послушать, как молится узник: не перепутает ли слова молитвы?
На исходе третьей недели стало ясно, что дервиш настоящий. Перед ним с извинениями распахнули ворота, и он гордо удалился, неся под мышкой подаренную ему циновку и продолжая зычным голосом проклинать своих обидчиков — сынов греха.
Да, сыграно было без запинки!..
В «репертуаре» мальтийца роль упрямого дервиша, пожалуй, наилучшая. Но тогда он был моложе на одиннадцать лет. Ему было примерно столько же, сколько альбиносу сейчас.
Ну что же! Остается сыграть свою последнюю роль — утопленника. И со «сцены»! Куда-нибудь подальше, в глушь.
