Артур Дойл - Тайна бильярдного шара. До и после Шерлока Холмса [сборник]

В самой середине поля на треножнике из жердочек висел чайник. По обе стороны от него сидели сгорбленные фигуры, закутанные в цветастые одеяла. Да, славно и на совесть поработал дядя Пэт.

Охота на бизона. Старинная гравюра

— Вы должны взять их прежде, чем они успеют схватить винтовки, — приказал Вождь. — Что делать с лошадьми? Черный Медведь, пройди вдоль изгороди и узнай, есть ли у них лошади. Если нет, свистни три раза.

Вскоре послышался свист, и воин вернулся.

— Если бы кони там были, что бы ты сделал?

— Скальпировал их! — выступил Толстик.

— Дурачина ты! — заявил Парнишка. — Ты когда-нибудь слышал о лошадином скальпе? Их надо разгонять в разные стороны.

— Конечно, — согласился Вождь. — Если видишь пасущуюся лошадь, надо к ней подползти, вспрыгнуть ей на спину и мчаться прочь во весь опор, спрятав голову ей за шею, так чтобы видна была только твоя нога. Всегда помните об этом. Однако нам нужно схватить и убить этих мерзавцев, вторгшихся на нашу землю.

— К ним надо подползти?

— Да, подползти. Действовать по моему сигналу. Брать живьем. Я хочу их сперва допросить. Отнесете их в хижину. Начали!

Маленькие фигурки двинулись вперед, двое пухленьких малышей и двое гибких и энергичных мальчишек. Папа стоял за кустами и наблюдал за ними. Они растянулись в линию и подкрадывались к лагерю чужаков. Затем по команде Вождя они издали боевой клич и ринулись на бледнолицых, размахивая оружием. Секундой позже ревущие воины уже тащили двух тряпичных трапперов к хижине. Когда Вождь вошел внутрь, пленники стояли в углу, прислоненные друг к другу, а восторженные индейцы танцевали перед ними свой победный танец.

— Раненые есть? — спросил Вождь.

— Нет, нет!

— Руки им связали?

С насупленным серьезным лицом Красный Бизон произвел движения позади каждого из чучел.

— Они связаны, Великий Вождь.

— Что будем с ними делать?

— Головы им отрубить! — взвизгнул Толстик, снискавший себе славу самого кровожадного из всего племени. В реальной же жизни они частенько наблюдали, как он рыдал над каждой раздавленной гусеницей.

— Надо бы их к столбу привязать, — заметил Парнишка.

— Зачем вы охотитесь на наших бизонов? — сурово вопрошал Папа.

Пленники хранили угрюмое молчание.

— Можно, я застрелю зеленого? — спросил Толстик, доставая деревянный пистолет.

— Подожди, — остановил его Вождь. — Лучше всего оставить одного в заложниках, а второго послать сказать Вождю Бледнолицых, чтобы тот в три дня заплатил выкуп.

Но в этот момент, по выражению одного великого писателя, «случилось нечто странное». Послышался звук поворачиваемого ключа, и все племя оказалось запертым в хижине. Секундой позже в окне появилось ужасное лицо, сплошь покрытое грязью и травой, свисавшей из-под маленькой кепки. Жуткая фигура исполнила танец победы, а потом нагнулась и подожгла сложенные у окна бумагу и стружку.

— О боги! — вскричал Вождь. — Это же Желтая Змея, свирепый вождь Красноносых!

Снаружи разгоралось пламя и поднимался дым. Все было задумано и исполнено просто великолепно и совершенно безопасно, но оказалось чересчур для маленьких воинов. Повернулся ключ, дверь отворилась, и двое рыдающих малышей упали в объятия стоявшей на коленях леди Солнышка. Красный Бизон и Черный Медведь изо всех сил выдерживали характер.

— Я не испугался, пап, — заявил Парнишка, хотя и заметно побледнел.

— Я тоже нет! — крикнул Толстик, пулей вылетая из сарая.

— Мы запрем пленников без пищи и воды, а наутро созовем военный совет, чтобы решить, что с ними делать дальше, — объявил Вождь. — Сегодня мы сделали достаточно.

— И вправду, на сегодня достаточно, — согласилась леди Солнышко, успокаивая плакавших малюток.

— Вот так всегда бывает! — в сердцах воскликнул Толстик. — Всяким скво не место на тропе войны!

— Да ладно тебе, здорово ведь в индейцев поиграли, — примирительно сказал Парнишка, и тут раздавшийся из дома звонок позвал всех их к вечернему чаю.

Как известно каждому неравнодушному и обладающему кое-каким опытом родителю, существует великое множество видов и способов детского непослушания. Что касается нашего трио, различия в озорничании весьма явственны. Парнишка озорничал довольно редко, но если он находился в шкодливом расположении духа, то справиться с ним было не так-то просто. Толстик, напротив, проказничал хладнокровно и расчетливо, всем своим существом демонстрируя, что, мол, «я сейчас буду шалить», и это могло кончиться легкими телесными наказаниями. Крошка отбивалась от рук нечасто, но если уж в нее вселялся мятежный дух, то он как бы кричал «мне все равно, а вот запущу-ка я тапочками в потолок», и обуздать его не представлялось возможным. Вот поэтому вконец расстроенной леди Солнышко и тайком ухмыляющемуся Папе оставалось лишь ждать, пока сей демон уймется сам.

Все вышеизложенное необходимо для того, чтобы понять, почему Толстик не на шутку расшалился в тот памятный день. Во-первых, его постигло разочарование, а когда это случалось, он обычно давал выход своим чувствам. «Крушение надежд» состояло в том, что Папа, будучи в слишком благодушном настроении, недвусмысленно дал понять, что совсем скоро все племя обязательно соберется во мраке ночи и дотла сожжет коттедж кучера, одновременно обрушив град стрел на окна и двери этого презренного строения. Толстик со всей серьезностью заготовил пучки соломы и ждал команды. Однако ему пришлось объяснять, что Папа несколько «переборщил» со стратегическим планированием, и что закон со свойственной ему косностью и непомерной суровостью решительно препятствует подобного рода забавам.

Во-вторых, накануне случилось нечто, что вызвало у него настоящее нервное потрясение. Это была трагедия в трех действиях. В первом акте Толстик обнаружил осиное гнездо и разворошил его. Во втором — обитатели гнезда засекли Толстика и нанесли ответный удар. В третьем — апофеозом трагизма явилась ария Толстика, которая была слышна по всей округе, поскольку он обладал голосом, производившим невиданную доселе плотность крика и воплей на квадратный метр. Так что, возможно, после этого происшествия у него и могли появиться какие-то оправдания своему озорству.

Но это озорство, подобно многим другим его выходкам, выразилось в довольно странной форме, поскольку Толстик был весьма изобретателен. Все началось с его дополнений к молитвам, и носили они отнюдь не благонравный характер. Так, обращаясь к Создателю, он сказал: «Пусть я буду послушным мальчиком, каков аз есмь!» По подсказке матушки он произнес: «Дай мне быть сдержанным с другими, — а потом прибавил: — И дай другим быть сдержанными со мной». В конце концов, он показал, насколько нуждался в сдержанном отношении со стороны всех остальных, когда совсем уж распоясался и, весь в слезах, яростно бросился с кулаками на Парнишку. Тот встретил сей неистовый натиск со снисходительным презрением и заметил ледяным тоном: «Пойди-ка, высморкайся!» — после чего атака бесславно выдохлась. Это явилось очередным проявлением рыцарского характера Парнишки, спокойного, бесстрашного и хладнокровного перед лицом опасности и столь же доброго и мягкого по отношению к своим близким.