Сергей Саканский - Искатель, 2013 № 09

— «Гибель Помпеи», часом, не у доктора?

— У доктора. Но откуда ты?..

Пилипенко щелкнул пальцами.

— Я все-таки поймал ее за кончик хвоста.

— Кого?

— Мысль. Думаю, что я уже могу идти, раз сумел встать с постели. Доктор наложил на меня хороший камень, и я теперь сам как житель Помпеи. — Он хлопнул себя по цементированной ноге.

— Куда ты собрался идти?

— Я хочу осмотреть этот дом своими глазами. Возможно, от твоего внимания ускользнуло что-то важное.

— Что ж, два глаза хорошо, а четыре лучше.

— Шесть глаз! — воскликнул следователь и поправил очки.

Пилипенко осторожно ступал своей каменной ногой, опираясь на плечо друга. В гостиной они остановились у дивана, на котором лежал мертвый Иван. Пилипенко мельком глянул на труп. Они двинулись дальше. Когда Жаров открыл дверь одной из комнат, Пилипенко схватил его за рукав:

— Стой, не говори, чья это комната! Попытаюсь угадать.

Он осмотрелся с порога. Сказал:

— С некоторых пор меня интересует исключительно живопись. Это классик советского ренессанса, Тихомир Груздьев. Картина называется «Смерть комиссара». В комнате, скорее всего, жил Аркадий, погибший от воды.

Холст изображал революционного матроса с камнем на шее, он стоял на обрыве, за ним теснились лица нарочито злых белогвардейцев.

— Доктора должно было завалить камнем… — задумчиво проговорил Жаров. — «Гибель Помпеи»! Ты хочешь сказать, что по одному из планов картины изображают смерть того или иного человека? Мне приходила такая мысль, но я отмел ее как идиотскую.

— В том и беда твоя. Мечешься между мистикой и идиотизмом. Я же порой приветствую собственный идиотизм — пусть плачет по мне симферопольская психушка… Смотри! Тут всё как в романе Агаты Кристи. Там была детская считалочка, здесь — гораздо изощреннее. Что за шедевры у женщин наверху? Мне по лестнице как-то не очень.

— У Натальи — «Смерть Сократа» Жака Луи Давида, что совпадает. Сократ как раз и был отравлен. У Катерины — «Жанна д’Арк».

— Та самая картина, где девушку сжигают на костре. Комната Ивана за стеной?

— Да. Там тоже какая-то работа, но я не помню.

На стене комнаты они увидели картину, где была изображена толстая металлическая статуя со страшным лицом. Двое людей в средневековых одеждах вели к ней жалкого голого узника.

— Это «Железная дева» Брейгеля. В такую статую засовывали приговоренного к смертной казни, и статуя сама перемалывала его в фарш.

— Кажется, я понимаю, что это значит, — сказал Жаров. — Ужас какой-то! Вчера я зашел в тренажерный зал. Хотел позаниматься, но тренажер показался каким-то странным: я такого никогда не видел. Не совсем понял, как им пользоваться, и оставил эту затею.

— Ну, ковыляем туда.

По пути Пилипенко вдруг остановился, потянул Жарова.

— Куда ты меня тащишь?

— В цокольный этаж.

— Но лестница же там! — следователь махнул рукой в противоположную сторону.

— Дезориентация, — усмехнулся Жаров. — Такое бывает с покалеченными.

Пилипенко недоверчиво огляделся, прислушиваясь к шуму пурги… В тренажерном зале они остановились перед неким механизмом с рычагами и грузами.

— Позаниматься он хотел, — ворчливо заметил следователь. — Это и есть железная дева. Смотри: как только ты двинешь рычаг, все эти грузы упадут прямо тебе на голову.

— Только одному человеку пришло бы в голову качаться в этом доме.

— Ивану. Но он сюда дойти не успел.

— Этот дом и есть убийца! — воскликнул Жаров.

— Вот-вот, — подтвердил Пилипенко, но безо всяких эмоций в голосе. — Давай и рассмотрим его именно с такой точки зрения. Неодушевленный, безжизненный и живой.

Они зашли в просторное помещение, которое было то ли складом, то ли мастерской. Здесь стояли лопаты, широкие веерные грабли, прочие инструменты. На полках выстроились банки с красками. Некий небольшой механизм непонятного назначения стоял в дальнем углу.

— Похоже на электрический генератор, — сказал Жаров. — Еще один, запасной?

Пилипенко сделал предостерегающий жест ладонью.

— Нет. Это взрывное устройство. Ты забыл, что я в армии сапером был?

Он сделал движение, будто собирается присесть на корточки, но вспомнил, что с ногой этого не выйдет. Наклонился над предметом. Проговорил:

— Это работает довольно хитро. С виду — часовой механизм. Но смотри: вот этот зеленый проводок идет не туда, куда должен бы. Тот, кто попытается завести часовой механизм, будет разорван на куски немедленно. Вместе со всем домом.

— Но ведь никого не осталось в живых!

— Вот почему первый убийца не удосужился стереть отпечатки с бокалов. Он был уверен, что дом полностью сгорит и никаких следов не остается. Правда, он не знал, что в этом огне погибнет и сам. И вот почему в одной из комнат наверху — Жанна д’Арк. Но главное — это Агата Кристи.

— При чем тут она?

— Десять негритят. Книга и натолкнула убийцу на этот трюк. Придется, братишка, тебе все-таки затащить меня наверх.

Это удалось с трудом. На лестнице Пилипенко переставлял ногу обеими руками, далеко отводя ее в сторону, как балерина.

— Дезориентация… — пробурчал он себе под нос.

В комнате, где лежал, укрытый покрывалом, труп Катерины, на стене висела картина, изображающая казнь Жанны д’Арк.

— Орлеанская дева, — сказал Пилипенко. — Вот кто должен был сгореть в финале трагедии.

Он сделал несколько неуклюжих шагов, ковыляя, подошел к кровати. Вдруг сорвал с трупа покрывало.

— Ты что делаешь, черт! — воскликнул Жаров.

— Смотри, какая красавица, — проговорил следователь. — И прямо как живая.

Лицо девушки было милым, приятным, ничуть не похожим на лицо трупа. Жаров был поражен: ресницы Катерины слегка подергивались…

— Да она просто спит!

— Если бы! — сказал следователь. — Вставай, вставай, девушка. Нам есть о чем поговорить.

Катерина открыла глаза.

Девушка сидела за столом, Пилипенко и Жаров — напротив, что напоминало кабинетную атмосферу допроса.

— Итак, — начал следователь, — ты договорилась с доктором, что он при всех засвидетельствует твою смерть. А после — проломила ему череп медной статуэткой. В этой книжке вычитала подобный ход?

Он кивнул на том Агаты Кристи. Катерина ответила, не поднимая головы:

— Да.

— Мертвой притворилась, как жук. Чем же тебе не угодил этот милейший человек, доктор Саша?

— У него сдали нервы. Он хотел все вам рассказать.

— А у тебя, значит, нервы не сдали?

— Нет. И перестаньте мне тыкать.

Пилипенко чуть подался вперед.