Юрий Пахомов - Искатель. 1987. Выпуск №6
Торото рассказал: раньше в деревне Нторо жили рыбаки гачига, но речная слепота согнала их с этих богатых рыбой мест, заставила уйти дальше, в болота. Мошки — переносчики речной слепоты — предпочитают быстрые, насыщенные кислородом реки. Затхлая вода их не устраивает.
Лодку Анугу первым разглядел Акоре.
— Смотрите, мистер Эрмин, кажется, там… пирога. Нет, чуть-чуть левее мостков.
Ну и глаза у Акоре. У меня с возрастом наметилась дальнозоркость, но я так ничего и не разглядел. Водоросли с неприятным звуком терлись о днище лодки, словно кто-то расчесывал гребнем жесткие, густые волосы. Попытался вспомнить звук, когда дед расчесывал гриву лошади, и не смог. Да и зачем? Не раз замечал, что в наиболее сложные, ответственные минуты, когда нужно сосредоточиться, в голову лезет всякая ерунда.
На глаза попадается приклад автоматической винтовки. Это еще зачем? Винтовка лежит слева от Акоре. На магазине с патронами осели капельки воды и радужно отсвечивают на солнце. Он что, собирается воевать с непокорными гачига?
Нос лодки упирается в берег. И тут я вижу Анугу Его трудно узнать: расшитая бисером набедренная повязка, на плечах буро-красная накидка, за поясом большой широкий нож, напоминающий римский меч.
У Анугу даже голос изменился, стал властным, с гортанными интонациями.
— Что он говорит, Юсуф?
— Лодка может взять только троих. Остальным придется ждать здесь. Лучше, если первым отправится вазунгу. Так велел великий Амабага.
Мгунгу и Акоре тревожно переглянулись.
Я без энтузиазма оглядел узкую пирогу. В носу — длинное копье, весло-гребок, моток веревки. Ненадежное сооружение. Как можно спокойнее сказал:
— В этом корыте и трое-то не поместятся. Ничего не поделаешь, будем добираться по очереди Как, Мгунгу?
Всегда готовое улыбнуться лицо юноши на сей раз осталось неподвижным.
— У нас нет выбора, сэр. Хотя все это мне очень не нравится.
Акоре молча пожал плечами.
Я попытался пошутить:
— Ладно, военный совет закончен. Ждите здесь, первым с Анугу пойду я. Раз уж так хочет сам Амабага.
— Я с вами, бвана, — хмуро сказал Юсуф.
— Да, но…
— Бвана не может идти без слуги, сам нести тяжелые вещи. Гачига не поверят такому вазунгу.
И не обращая больше на меня внимания, Юсуф стал перекладывать коробки с продуктами, посудой и прочий скарб в пирогу.
— Юсуф, неужели вы хотите взять все барахло с собой?
— Да, бвана. Ведь неизвестно, что нас ждет.
Анугу, наблюдавший за погрузкой, утвердительно покачал головой.
Мы с Юсуфом перебрались в утлую посудину. Лодка сразу осела под нашей тяжестью. Темная болотная вода местами пузырилась. Мгунгу и Акоре замерли рядом с моторной лодкой по стойке «смирно», будто стояли в почетном карауле, провожая нас в последний путь. Мальчишка-моторист сидел с разинутым от удивления ртом. Высоко в бледно-желтом небе кружил гриф.
Анугу греб ритмичными, плавными гребками. Минут через двадцать лодка скользнула в едва заметную протоку в сплошной с гене камыша, и сразу же пахнуло удушливым смрадом, точно рядом помещалась скотобойня. Веселенькое место выбрали для себя гачига!
Метрах в пятнадцати, на песчаном островке, темнела раздувшаяся туша не то слона, не то бегемота величиной с понтон. По туше, склонив тяжелую голову с большим клювом, прохаживалась какая-то птица.
Вонь еще долго преследовала нас. Я достал сигареты, закурил. Ситуация складывалась, выражаясь языком математиков, «со знаком минус». Что, если этому хироманту Амабаге придет в голову мысль взять нас с Юсуфом в качестве заложников? Веселенькое дельце. Провести остаток дней в этой болотной республике. Впрочем, Амабага не такой уж дурак. Зачем ему осложнять себе жизнь? Ссориться с властями? Исчезновение международного чиновника серьезный повод для неприятностей. Думаю, что в интересах Амабаги, чтобы мы, выполнив задачу, вернулись в Омо целыми и невредимыми.
Я усмехнулся. Подобная логика вполне приемлема для шайки мафиози, но не для гачига, живущих своими представлениями о мире.
Высоко над нами прошел «боинг», волоча за собой громоподобный звук. Трудно представить, что всего несколько дней назад я сидел в кресле такого же лайнера и вел светскую беседу с католическим священником из Найроби, потягивал джин с тоником.
Один этнограф из Дар-эс-Салама убеждал меня в том, что кочевники-масаи не верят, что самолеты — неживые существа. И что нередко в фюзеляже и крыльях легких спортивных самолетов находят наконечники отравленных стрел.
Через сорок минут лодка, спугнув стаю фламинго, мягко приткнулась к берегу в самом, казалось бы, неудачном месте — даже намека нет на тропинку.
Анугу жестом приказал следовать за ним. Он как бы весь подобрался, движения его стали пружинистыми, эластичными. Анугу взял только копье, ему и в голову, наверное, не пришло помочь Юсуфу. Я подхватил свой врачебный чемоданчик, взял было коробку с продуктами, но Юсуф укоризненно покачал головой: белый господин не может нести поклажу.
В сплошной стене тростника было пробито что-то вроде просеки. Щель в метр шириной. Идти пришлось по щиколотку в клейкой болотной жиже. Такого количества комаров и мошек я даже в тайге не видел. Облепили физиономию, лезли за воротник, в рот. Струя репеллента, что я выпустил из баллончика, эту кусачую тварь только ожесточила.
От духоты и усталости притупилось чувство опасности. Хорошо, Торото надоумил меня надеть высокие резиновые сапоги, Хоть и жарко, зато змея не цапнет. Ну а крокодилы нынче сторонятся людей — своя шкура дороже.
Мы выбрались на глинистый берег. Тропа стала приметнее. Сзади тяжело, с надрывом дышал Юсуф — ему приходилось тяжелее всех.
Наконец я не выдержал:
— Послушайте, долго нам еще тащиться?
Анугу ответил, не оборачиваясь:
— Мало, мало.
Я насторожился: выходит, он понимает по-английски? Или понимает, но не может говорить?
Озеро открылось неожиданно. Темное, неподвижное, точно подернутое пленкой. Справа по склону холма ярусами поднимались делянки маниока и сизаля, виднелись круглые, похожие на пчелиные ульи хижины, крытые камышом.
Анугу повернул ко мне улыбающееся лицо.
— Кабахингу.
Значит, это и есть деревня Кабахингу — самое крупное поселение гачига. Вид у деревни был нежилой: ни звука, ни дымка. И чем ближе мы подходили, тем настороженнее, мрачнее выглядели покинутые хижины. Горечью беды веяло от опустевшего загона для скота, разросшихся кустов живой изгороди — единственной защиты от хищников. Горьковато пахло погасшим костром. Гачига либо ушли, оставив деревню, либо лихорадка уже сделала свое черное дело.
