Пьер Бенуа - Соленое озеро

Лейтенант. Вы все-таки написали ей, чтобы она приехала?

Отец. Написал. Надо понять, как я вертелся среди этих цифр, в которых ровно ничего не понимал. Мне беспрестанно кололи глаза отсутствием самой наследницы. У меня не было законной доверенности. Я написал, и она приехала.

Лейтенант. И все устроилось?

Отец. Как нельзя лучше. Ей повезло. Прежде всего очень любезен был с нею Брайам Юнг.

Лейтенант. Это минимум того, что он должен был сделать после того, чем он обязан полковнику.

Отец. Конечно, конечно... Но он был очень хорош к ней, это бесспорно. Она нашла также неоценимую поддержку перед федеральной магистратурой в лице судьи Сиднея.

Лейтенант. Справедливые аргументы не могут не тронуть американского судью.

Отец. Аргументы миссис Ли казались ему неотразимыми. Она прибыла в город Соленого Озера в апреле прошлого года, а в июне все было уже устроено, и в наилучших условиях, повторяю это. Она немедленно могла бы вместе со всем своим богатством уехать, если бы... Лейтенант. Если бы?..

Отец. Если бы именно тогда не испортились отношения между мормонами и правительством Штатов. Я не останавливаюсь на фактах, которые вы должны знать также хорошо, как я: объявление неприязненных действий, закрытие границ, полная невозможность для женщины путешествовать. Миссис Ли вынуждена была остаться здесь в ожидании лучших дней.

Лейтенант. Они наступили.

Отец. Она делала все, что могла, чтобы ускорить их наступление. Независимая, католичка, уроженка Европы, она не возбуждала подозрений ни в мормонах, ни в американцах. В стенах этой виллы приютилась и возросла пальма мира. Здесь принимали всех примирителей: и капитана Ван-Влита, и полковника Кена, и комиссара Панеля, и Мак-Келлока, и самого губернатора Камминга. Если этот смехотворный конфликт будет скоро разрешен без кровопролития, то этим мы обязаны радушному гостеприимству этой женщины. Как вы находите, не приобрела ли она некоторые права на благодарность, которая расточается ей сегодня вечером на банкете, откуда она к нам скоро вернется? Не приобрела ли она также право на карету и повозки, которые завтра вечером увезут ее и ее багаж в восточные штаты?

Лейтенант. Я думаю. Но... вы нисколько не сожалеете об ее отъезде?

Отец. Я с удовольствием выкурил бы еще сигару.

Лейтенант. Пожалуйста.

Отец. Но у вас остаются только две. Мне, право, совестно.

Лейтенант. Берите. У меня с собою, в багаже, более двухсот штук, вон тут, рядом, в вашей комнате.

Отец. Спасибо... Жалею ли я об ее отъезде?

Лейтенант. Стриж исчез. Какая тишина! Какая чудная ночь!

Отец. Он живет в соломенной крыше над верандой. Который час? Половина двенадцатого. Она опоздала, я начинаю беспокоиться.

Лейтенант. Там будут речи, речи продолжаются долго. Пойдем, может быть, ей навстречу? Луна взошла, и светло, как днем. Вон там, перед нами, это блестящее пространство между колонами молочно-белых паров — это сверкает при луне Соленое озеро?

Отец. Да, это Соленое озеро.

Лейтенант. Какая белая скорбь выше черной линии деревьев! А, вот опять показался каменный стриж.

Отец. Он проснулся. Он почувствовал свою хозяйку. Он всегда ее слышит — я вам говорил. Она, вероятно, уже недалеко. Стойте-ка! Вот слышны смех, голоса, шаги по дороге... Вот она!

С минуту весело болтали у решетки сада; затем калитка заскрипела, закрылась и прозвучал голос Аннабель.

— Это вы?

Мужчины молчали, как немые.

— Это вы? — повторила она. — Хорошая я хозяйка дома! Но это вина американской армии, лейтенант Рэтледж. Простите меня!

Они последовали за нею в столовую. Красного стрижа больше не видно было, но когда он пролетал мимо черного прямоугольника открытой двери, слышался свист его крыльев.

Аннабель сбросила свой большой темный плащ. Она появилась перед ними с обнаженными руками и шеей. На ней было платье цвета серы, без кринолина, но с огромными панье из темно-синей тафты; на ней не было других драгоценностей, кроме колье и браслетов из опалов.

Белокурые локоны окаймляли ее маленькое личико, большой веер из страусовых перьев, прикрепленный к поясу цепочкой в виде четок из горного хрусталя, висел на ее юбке. Она развернула его и стала обмахиваться.

— Не слишком ли плохо вы пообедали, лейтенант Рэтледж?

Она улыбалась, глядя на него своими серьезными серыми глазами.

Как и утром, он покраснел и смутился.

— Великолепно!

— Значит, не так, как я! Господа эти, конечно, сделали все, что могли. Но обед, приготовленный, понимаете ли, не под наблюдением женщины! Между прочим, шампанское у губернатора отвратительное. Я надеюсь, вы не передадите ему? Осталось ли у вас вино Катаба, отец мой?

— Признаться, мы оказали ему честь, не думая о вас.

И он указал на пустые бутылки.

— А я пить хочу, — сказала она. — Кориолан!

И она позвонила в колокольчик.

Негр явился, протирая глаза кулаками.

— Принеси нам две бутылки Катаба.

Негр вышел.

— Постой, — приказала Аннабель. — Я и есть хочу. На этом обеде больше разговаривали. Вы любите омлет с вареньем, лейтенант?

— Люблю ли я омлет с вареньем? Ну, конечно!

— Слышишь, Кориолан, ты сделаешь нам омлет.

— Омлет с вареньем, госпожа!

— Да. Ну что же, ты не понимаешь? Или спать хочешь?

— Не то, госпожа. Но что же нужно для омлета с вареньем?

— Ты не знаешь, что нужно?

— Я знаю. Но я и Роза, мы сложили это в большой ящик и заколотили его гвоздями.

— Ну расколоти.

— Расколотить?

Негр посмотрел на нее испуганными глазами; потом взглянул на отца д’Экзиля.

— Делай то, что приказывает госпожа твоя, — просто сказал иезуит.

Кориолан поклонился и, прежде чем выйти, поставил на стол две бутылки Катаба. Патер откупорил одну из них и наполнил три стакана.

— Нет ли у вас еще сигары? — спросил он лейтенанта.

— Сейчас принесу из комнаты, — с готовностью отозвался Рэтледж.

Он вышел. В передней слышался жалобный визг гвоздей, которые вытаскивал из их гнезд Кориолан.

Аннабель, поднеся стакан к глазам, любовалась шипением маленьких желтых пузырьков.

К ней подошел отец д’Экзиль.

— Завтра рано утром надо будет снова заколотить этот ящик, — сказал он.

— Почему?

— Разве вы не уезжаете завтра вечером?

— Может быть.

— Теперь моя очередь спросить: почему?

— Офицер этот у меня. И мне вообще довольно трудно.

— Я думал, — сказал отец д’Экзиль, — что вы сегодня вечером попросите губернатора, чтобы его переселили куда-нибудь.