Толмидж Пауэлл - Искатель. 2001. Выпуск №11

«Искатель»

Толмидж Пауэлл

Цветы на могиле

В гостиничном номере мне было грустно и одиноко, а составление отчета оказалось слишком занудным делом. Я отодвинулся от заваленного бумагами стола и закурил сигарету, мельком увидев свое отражение в зеркале туалетного столика. Эдакий господин Никто. Или Кто-Угодно. Пять футов одиннадцать дюймов росту, сто семьдесят фунтов. На морщинистом лбу - прядь черных волос. Прищуренные глаза, сероватая от усталости небритая физиономия. Я вздохнул и подписал отчет: Стив Гриффин. Встал, потянулся и только теперь увидел, что за окном темно, и услышал, как в брюхе урчит от голода. Сунув бумаги в прислоненный к столу портфель, я решил освежиться и направился в душевую кабинку. Но не дошел до нее. Зазвонил телефон.

- Мистер Гриффин? Вам звонят но межгороду. Минуточку, соединяю… Говорите, пожалуйста.

Связь была плохая, голос звучал еле слышно.

- Морин! - гаркнул я. - Какой сюрприз! Погоди секундочку, я сейчас скажу телефонистке, что связь…

Морин откашлялась. Нас разделяла добрая сотня миль.

- Связь в порядке, - окрепшим голосом проговорила она.

Я стиснул телефонную трубку.

- Что-нибудь случилось? Пенни? Пенни здорова?

- Она смотрит телевизор. С ней все в порядке. Но… но она еще не знает…

- Чего не знает?

- Стив, тебе надо немедленно вернуться домой! - Голос Морин сорвался на визг. Затем на миг наступила тишина, и вскоре Морин негромко и совершенно спокойно проговорила: - Какой-то человек хочет меня убить. Сегодня днем было уже второе покушение. В первый раз это могла быть и случайность, но теперь я уже не верю… Таких совпадений не бывает!

Я тяжело опустился на стул. Далекий голос продолжал умолять меня поскорее вернуться домой. Первое покушение, сбивчиво рассказывала Морин, было двумя днями раньше. И вот - та же машина. Морин направлялась в загородный питомник за саженцами. И вдруг на перекресток вылетел здоровенный автомобиль. Заслышав визг покрышек, Морин изловчилась отскочить прочь и каким-то чудом не угодила под колеса. А сегодня, когда она вышла из гастронома с покупками и ступила на мостовую, ее снова попытались задавить. Та же самая машина. Громадная. Зеленая. Очень похожая на нашу собственную.

- Господи, Морин! Но с какой стати…

- С какой стати? - переспросила она и вдруг разревелась. Это было совершенно не в ее духе: Морин никогда не плакала. И не сочла бы покушение на свою жизнь веской причиной для слез. - Я все расскажу, когда ты вернешься, Стив.

Я задумчиво нахмурил брови.

- Хорошо, выезжаю. А ты вызови полицию и сиди дома.

- Приезжай, Стив, тогда и вызовем.

Сотня миль в темноте, под накрапывающим дождем. Я ехал на машине, принадлежавшей отделу сбыта. Она была слишком легкой и плохо держала дорогу. Чувства голода как не бывало. В голове прокручивался недавний телефонный разговор. Кто-то покушается на жизнь Морин, но она хочет видеть меня дома, во плоти, чтобы поведать мне обо всем лично и вызвать полицию, когда я буду рядом.

Брак наш не был идеальным, но мы старались, как могли, и дело, в общем и целом, спорилось. Мы не были влюблены друг в друга в традиционном смысле этого слова, но нас многое связывало. А поскольку мы не подходили друг к дружке с меркой эдакого романтического идеала, то могли позволить себе добрые приятельские отношения и полное взаимопонимание. На маленькие несовершенства мы попросту не обращали внимания и не испытывали из-за них ни обид, ни раздражения.

Нашей дочурке Пенни исполнилось пять лет. У нее маленькое личико, белокурые кудряшки и ровные белые зубки. Ее рождение еще больше укрепило наш союз.

Все это звучит весьма тоскливо, но, боюсь, я создал у вас неверное впечатление. Мы ходим в гости и принимаем гостей, у нас уйма друзей. Морин - женщина умная и веселая. Хотя у нее и есть один мелкий изъян - лютая ненависть к мелочам, - который дает о себе знать всякий раз, когда Морин хлопочет по хозяйству. Есть у нее и крупный недостаток (если на свете найдется беспристрастный судия). Он заключается в том, что Морин жизнь не мила, если никто не обращает на нее внимания.

Она не жеманна и не кокетлива, но если уж входит в комнату, будьте любезны тотчас же заметить ее и отдать должное. Что это - актерская душа? Возможно. Хотя я склонен думать, что таким образом Морин борется с глубоко укоренившимся в ее натуре чувством неуверенности.

Мимо промелькнули первые фонарные столбы на городской окраине, движение сделалось более оживленным. Вцепившись в руль так, что у меня заболели пальцы, и с ловкостью заправского таксиста лавируя в потоке машин, я пересек город и свернул в наш жилой район, который называется Мид-Парк.

Наступила полночь, дождь полил сильнее. Кое-где в новеньких уютных домах, обрамленных зелеными лужайками, светились окна. Я свернул на бульвар Таррант. Наш дом стоял в середине квартала. В гостиной горел свет, под навесом стояла наша машина. Я остановил служебную легковушку позади зеленого седана и, откинувшись на спинку сиденья, несколько секунд разглядывал машину и освещенные окна дома. Потом вылез, поднял воротник дождевика и бегом пересек лужайку. Парадная дверь была не заперта. Я распахнул ее, почти уверенный, что увижу Морин, которая, как обычно, поднимется из кресла мне навстречу. Но в гостиной никого не было.

- Морин! - позвал я.

Тишина начала оживать. Казалось, пустому дому больно и обидно, что его бросили безо всякого присмотра. Я быстро обыскал первый этаж, потом взлетел наверх по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки разом. Сердце мое бешено колотилось. В спальне тоже никого не было. Тогда я ринулся в комнату дочери. Мне не удалось сразу открыть дверь: я слишком ослаб. Пришлось подождать несколько секунд, собираясь с силами и прислушиваясь к своему громкому дыханию. Наконец я сумел повернуть дверную ручку и зажечь свет.

Пенни мирно спала в своей кроватке, обхватив одной рукой исполинскую плюшевую панду. Она заворочалась, вздохнула и принялась сладко посапывать.

Вытирая руки и лицо, я снова спустился вниз. Когда я вошел в гостиную, носовой платок можно было выжимать. Сейчас главное - не расклеиться и попытаться что-нибудь придумать. Я закурил сигарету и заставил себя успокоиться. Бросая в пепельницу спичку, я вдруг заметил окурок и взял его. Он был еще мягкий и влажный: сигарету загасили совсем недавно. На окурке не было губной помады, значит, курила не Морин. Наверное, какой-то мужчина.

Я удержался и не раскрыл рта, но мысленно позвал Морин по имени. А мгновение спустя очутился у парадной двери и ощутил прикосновение мокрой мглы к лицу. Морин могла просто куда-то выйти. Едва ли в такую ночь она отправится в дальний путь, не взяв машину и оставив Пенни одну в доме.