Луи Буссенар - Французы на Северном полюсе

Луи Буссенар

ФРАНЦУЗЫ НА СЕВЕРНОМ ПОЛЮСЕ

Часть первая[1]

ПУТЬ К ПОЛЮСУ

ГЛАВА 1

Международный конгресс. — Среди географов. — По поводу полярных исследований. — Русский, англичанин, немец и француз. — Патриот. — Вызов. — Мирная борьба.

В 1886 году на международный географический конгресс в Лондоне собралось целое сонмище ученых знаменитостей.

По приглашению сэра Генри Раулинсона — генерал-майора британской армии и председателя собрания — со всех концов мира съехались делегаты: убеленные сединами, плешивые географы, путешествовавшие вокруг света в просиженном кресле за письменным столом; морские офицеры — храбрые, скромные и вежливые; негоцианты[2] и арматоры[3], ищущие в географии свою корысть; профессора, умудренные знаниями и набитые терминами, как словари; и, наконец, загорелые исследователи, еще не оправившиеся от лихорадки и отвыкшие от фрака. Словом, конгресс как конгресс, не хуже и не лучше других. Спорили, говорили, читали рефераты и расходились до следующего заседания.

Подобные форумы сами по себе не имеют особого значения, зато общение ученых часто приводит к немаловажным событиям.

Именно так случилось и на этот раз.

Немецкий географ, из тех, что путешествуют, не выходя из кабинета, долго говорил о возможности проникновения на Северный полюс и надоел всем до смерти — его выступление было последним в этот день. После заседания сошлись вместе четверо ученых и обменялись дружескими рукопожатиями.

— Ну и уморил нас Эберман своими рассуждениями, — заметил по-французски один. — Не сердитесь, любезный Прегель, что я так отозвался о вашем соотечественнике.

— Вы не совсем справедливы, Серяков, — возразил с немецким акцентом Прегель. — Он сказал много дельного.

— А вы что думаете по этому поводу, господин де Амбрие? — не унимался Серяков, обращаясь к третьему ученому.

— В этих вопросах я не компетентен, — ответил тот.

— Вы дипломат… впрочем, нет: просто хотите сказать, что на вздор, который нес Эберман, можно ответить лишь презрительным молчанием.

— Серяков! — вскричал, покраснев от гнева, Прегель.

— Охота вам спорить, господа, — вступил в разговор четвертый ученый, старше остальных с виду. — Вы, верно, забыли, что я жду вас к себе на обед, причем изысканный, с шампанским.

— О, сэр Артур! Что за золотые слова! — вскричал неугомонный Серяков. — Едемте же скорее! Никакие полярные ледники не заменят холодильник с шампанским!

Обед удался на славу, было выпито много вина, и все забыли об Эбермане. Но под конец обеда Серяков напомнил о нем.

— Знаете, Прегель, — сказал он; указывая на бокал с шампанским, — родина такого дивного вина может себе позволить не интересоваться арктическими экспедициями.

— Ах, Серяков, какой вы несносный! — по-отечески снисходительно перебил юношу сэр Артур Лесли. — Можно подумать, что наука вам безразлична, а ведь не так давно вы прославились как неустрашимый исследователь…

— Вы очень любезны, сэр Артур. Но меня возмутило, что Эберман в своем выступлении с таким пренебрежением говорил о Франции. В наш век железа и Тройственного союза[4] модно на нее нападать, но я, русский, люблю эту страну и не терплю подобных высказываний.

Серяков говорил взволнованно, с лихорадочным блеском в глазах. Растроганный де Амбрие горячо пожал юноше руку.

— Я разделяю ваши симпатии к Франции, мой молодой друг, — сказал сэр Артур. — Не горячитесь. Как-никак нужно быть выше мелочных обид и уметь, спокойно выслушав оппонента, открыто высказать свое мнение.

— Действительно, — заметил сдержанный до того де Амбре, — можно многое сказать, если ни у кого нет оскорбительных намерений.

— Дорогой мой, я знаю вас как пылкого патриота и ни в малейшей степени не хотел бы оскорбить.

— Но я вовсе не являюсь одним из тех обидчивых шовинистов, которые не выносят никаких замечаний. Мой патриотизм не слеп, и я уверен, что мнение о моей стране, высказанное таким человеком, как вы, будет беспристрастным. Говорите же, прошу вас.

— Ну что ж, охотно поделюсь с вами своими соображениями. Я с удовольствием отмечаю, что почти целый век, а точнее с тысяча семьсот шестьдесят шестого по тысяча восемьсот сороковой год, Франция намного превосходила другие страны, включая и Англию, числом и результатами морских экспедиций, предпринятых в поисках новых земель. Я с восхищением вспоминаю Бугенвиля[5], Лапласа[6], Вейяна и многих других, чьи громкие имена занимают достойное место в истории географии. Но не кажется ли вам, что ваша страна вот уже полвека сдает завоеванные позиции?

— Почему вы делаете такой вывод, сэр Артур?

— На мой взгляд, несмотря на некоторые неточности и недопустимый тон, герр Эберман не слишком погрешил против истины.

— Но вы ошибаетесь, — с живостью возразил де Абмрие, — думаю, что несколько имен наших современных путешественников, выбранных наугад, убедят вас в обратном. Вот взять хотя бы маркиза де Компьеня, Жана Дерюи, Крево, Туара, Кудро, которые путешествовали, кстати, на свои собственные, крайне скудные средства.

— Как раз об этом и хотелось сказать. Я считаю достойной порицания позицию вашего в общем-то богатого правительства, которое отказывается субсидировать научные исследования. Меня возмущает также безразличие граждан, которые, имея значительные состояния, предпочитают тупо копить деньги, а не жертвовать своим толстым кошельком для славного дела. Эгоистичная французская бережливость, доходящая до скаредности, послужила причиной бедственного положения Гюстава Ламбера, в то время как у нас в Америке практически любой миллионер считает своим долгом давать деньги на исследования. Найдите-ка мне у вас, дорогой коллега, таких меценатов, как Томас Смит, который полностью покрыл расходы на экспедицию Баффина, или как Буз, который истратил на путешествия восемнадцать тысяч ливров, то есть четыреста пятьдесят тысяч франков![7] А американец Генри Гриннель, который финансировал доктора Кэна, а Оскар Диксон, снарядивший целых шесть экспедиций! Да всех и не перечислишь… Когда же бездействовали миллионеры и государство, свою скромную лепту на благо науки вносили простые граждане. У нас, например, была проведена общенациональная подписка, которая позволила капитану Галю построить «Полярис», а лейтенанту Грили — достичь восемьдесят третьего градуса двадцати трех минут северной широты. Итак, дорогой де Амбрие, что вы можете ответить на это?