Владимир Киселев - За гранью возможного

За гранью возможного

Испытание на прочность

…Короткой июльской ночью по спящей Москве спешил автобус, увозя на аэродром десантников, которые с любопытством разглядывали мелькавшие дома, безлюдные улицы. В темно-сером, чуть подсвеченном робким рассветом небе в тревожном ожидании замерли привязанные к невидимым тросам аэростаты. Кто-то негромко пропел: «Прощай, любимый город…» Но песню не подхватили. «Каждый занят своими мыслями, — подумал командир группы Александр Маркович Рабцевич. — Вон как отрешенно глядит в окно комиссар. Наверное, размышляет о сыне, ведь тот сейчас где-то в глубоком тылу врага. — Мысли Рабцевича невольно перенеслись в родные края, в Белоруссию: — Как она встретит нас? Сейчас там партизанить неизмеримо труднее, нежели в двадцатые годы, когда воевал с белогвардейцами.

Змушко, заместитель Рабцевича по разведке, словно угадав мысли командира, сказал:

— Сейчас обстановка иная, и условия другие, даже бывалому бойцу партизанить будет нелегко.

— Конечно, — согласился Рабцевич, — но год войны научил многому. Теперь известны слабые места у врага, и будем без устали бить по ним днем и ночью, чтобы не знал покоя. А земляки нам в этом помогут, и мои, и твои, Степан. — Рабцевич задорно подмигнул Змушко. — Придет время, и ты сходишь в свою деревню.

— Даже не верится, что такое может быть, — признался Змушко. — Будто не год прошел, а целый век, так враг поломал нашу жизнь…

…Подмосковный аэродром. На взлетной полосе транспортный самолет. От группы стоящих в стороне людей отходит человек, быстрыми шагами идет к автобусу.

— Никто не раздумал лететь? — слышится его чуточку осевший голос.

Все узнают генерала, формировавшего группу, радостно улыбаются.

— Таких нет, — говорит Рабцевич с едва заметной горделивой усмешкой.

— Я и не сомневался. — Генерал подходит к каждому бойцу, крепко жмет руку, желает успеха. — Вот и дождались, товарищ Игорь. — Отныне так будут звать Рабцевича и боевые товарищи. — Домой летите, а в родных краях и стены помогают.

Генерал достает коробку папирос «Казбек».

— Присядем, товарищи, по обычаю перед дорогой!

Все с удовольствием закуривают…

До линии фронта летели спокойно, а над ней вдруг земля озарилась множеством вспышек — открыли огонь вражеские зенитки, не переставая, стучали «эрликоны». Загорелись прожектора, их лучи вспороли небо. В самолете на миг стало светло. Рабцевич видел напряженные лица бойцов, сидевших напротив…

Самолет резко кренится, ныряет в облака…

И вновь становится темно.

Наконец звучит команда: «Приготовиться!» — И вслед за ней: «Пошел!»

Рабцевич встает у открытой двери. Первым прыгает Линке, за ним Змушко, потом один за другим бойцы.

— До скорой встречи, — напутствует боевых друзей Рабцевич и последним ступает за борт…

Под ногами, как и предполагали, болото. Командир освобождается от парашюта, некоторое время выжидает. Ничего не видно: только-только начинает светать.

Рабцевич сигналит карманным фонариком. Перед ним вырастает боец Рослик.

Постепенно собирается вся группа. Можно идти, но куда? Над землей лежит плотный туман.

— Давайте, товарищи, сначала… — Рабцевич хочет объяснить, что следует делать, и замолкает на середине фразы.

В предрассветной тишине отчетливо слышится перестук колес: видно, невдалеке идет железнодорожный состав. «Что за черт? — тревожится Рабцевич. — В месте приземления железной дороги не должно быть».

— Первым делом надо быстро затопить парашюты, — говорит он, — а уж потом разберемся, где мы оказались. Отрежем стропы и привяжем ими сапоги за ушки; стропы надо протянуть за шеей, как у детей варежки.

— Это еще зачем? — спрашивает кто-то.

Рабцевич не отвечает, ведет бойцов в сторону от невидимой пока железной дороги. И только тогда всем становится ясно, зачем командир приказал привязать сапоги, — за лямки их легче вытаскивать из болотной трясины.

Прошли совсем немного. Рядом звякнул металл, булькнула вода — похоже, кто-то достал из колодца воду.

«Час от часу не легче! Жилья здесь не должно быть!..»

Кончается болото, кустарник сменяется деревьями — осинами, березами, липами…

Становится светло, но туман все еще висит над округой. Это и хорошо (если фашисты слышали самолет и послали облаву — не скоро обнаружат), и плохо (трудно самим сориентироваться).

Рабцевич выводит группу на полянку.

— Здесь, пожалуй, и остановимся.

Отправив сержанта Пикунова в разведку, остальным приказывает:

— Костры не разводить, курить по очереди и так, чтобы огня не было видно.

Бойцы живо развязывают вещмешки, устраиваются завтракать.

— Товарищ командир, может, успеем портянки просушить? — спрашивает Шагаев. Он снимает сапог, выливает воду.

Рабцевич, разместившись на плащ-палатке вместе с Линке, дает знак бойцупомолчать. В вязком воздухе слышатся удары кнута, мычание коров — гонят стадо. Все настороженно ждут.

На сей раз повезло: стадо проходит мимо. Можно закончить завтрак на скорую руку, но кусок не лезет в горло, слишком велико напряжение, вызванное неизвестностью.

Возвращается Пикунов. С ним старик в залатанном ватнике, аккуратных лапоточках.

— Задержал. Местный, говорит. За лыком сюда шел. — Михаил устало валится на траву.

Старик, подслеповато щурясь, опасливо смотрит на обступивших бойцов в красноармейской форме. Его серо-зеленые усы и кудлатая борода топорщатся: встреча с неизвестными явно не по душе.

— Да ты, отец, садись, — освобождая возле себя место, приветливо говорит Рабцевич, — расскажи нам, кто сам, откуда.

— А что тут сказывать, люди хорошие? Егор я, со станции Злынка. Тут она, недалече. — Он кивает в сторону. — Счас не видать, отсель с полверсты.

Рабцевич и Линке молча переглядываются — летчики выбросили их группу не в том месте, где нужно: не под Кировском в Могилевской области, как намечалось в Москве, а на Брянщине. Старик сказал, что находятся они сейчас не в лесу, а всего-навсего в небольшом перелеске и кругом гарнизоны, до ближайшего леса километров двадцать.

«Разница между местом назначения и местом выброски двести километров, — размышлял Рабцевич. — Следовательно, чтобы добраться до Кировска в обход фашистских гарнизонов, надо прибавить еще столько же, если не больше. Да-а, не весело!»

— Что будем делать, товарищ Игорь? — спросил Линке.

— Посоветуемся с Центром, — коротко ответил Рабцевич.