Андре Лори - Тайна Мага

Андре Лори

Тайна Мага

ГЛАВА I. Французская миссия

Стояли первые летние дни. Два всадника, верхом на настоящих персидских лошадях, ехали крупной рысью по цветущей дороге вдоль реки Хамадана, сопровождаемые конвоем из трех человек. Они выехали из Тегерана для того, чтобы посетить археологические раскопки в местности, где предполагалась древняя Экбатана.

— Ах, мой молодой друг, придержите, пожалуйста, немного вашу лошадь и удостойте своим вниманием этот восхитительный пейзаж! — вдруг сказал старший из путешественников, задыхаясь.

— Надо быть более меня избалованным, чтобы довольствоваться одним простым взглядом, — отвечал лейтенант Гюйон, легким движением руки сдерживая свою лошадь, — я вдоволь любуюсь им на рыси, уверяю вас.

Послушное воле всадника, животное незаметно перешло в шаг. Между тем бедный доктор Арди изо всех сил тянул за поводья и кричал на своего коня, но упрямая лошаденка не обнаруживала никакого желания его слушаться.

Выехав таким образом из-за густого леса, который был расположен там, как бы на страже, для защиты от нескромных взглядов некоторых прелестнейших уголков, — оба путешественника были поражены и очарованы богатством долины, развернувшейся перед ними. На востоке ясно, смелыми очертаниями, обрисовывалась крутая, белая гора Эльван, к которой персидские дервиши приходят искать уединения. У ног путешественников расстилались богатые пастбища, желтели виноградники, высились плодовые деревья, — вид благоденствия и довольства, а изобилие чистых, сверкающих ручьев возвещало о близости города Хамадана, «города шестнадцати сотен фонтанов».

— Что касается меня, то я не центавр, — продолжал доктор, — и могу наслаждаться красотой окружающих пейзажей только когда еду потихоньку… Кстати, что скажете вы о солнце Хамадана?

— Я, еще недавно проклинавший климат Ирана, дрожавший от стужи благодаря северному ветру, который пронизывал и резал без пощады, — я никогда не предполагал, что так близко находятся эти равнины, полные солнечного света и теплоты! — отвечал лейтенант.

— Вы, вероятно, спрашивали себя, что могло побудить Его Величество, «Царя царей» 1 избрать своею летней резиденцией столь обиженную природой местность?

— Да, а теперь я вполне понимаю этот выбор: долина, расстилающаяся перед нами, напоминает собой земной рай!

— Почем знать, не была ли она и в самом деле частью Эдема? — смеясь проговорил доктор. — Во всяком случае, местоположение древнего рая недалеко отсюда…

— А скоро ли мы приедем? — помолчав с минуту, спросил своего спутника Гюйон.

— Через несколько минут. Вам хочется поскорее увидеть место раскопок?

— Вернее, того, кто ими заведует. Мне, признаться, по горло надоели фигуры персов и их гортанный говор. Вот уже три месяца, как я без отдыха вожусь с подданными «Убежища вселенной», и ничуть не пожалею, если переменю это занятие на беседу с французами.

— Скажите также — и с любезной француженкой. Вы никогда не видели мадемуазель Кардик?

— Нет. Все, что я знаю о своих будущих хозяевах, — это лишь то, что господин Кардик пригласил меня посетить его работы, за что я благодарю вас, доктор, от всего сердца, так как одному вам я обязан этим приглашением… Но прежде, чем мы приедем, опишите-ка вы мне их слегка. Всегда чувствуешь себя в затруднительном положении, попав в незнакомую среду… Господин Кардик здесь со своим семейством?

— Да, потому что все его семейство состоит из одной сестры.

— Без сомнения, она уже в летах? — спросил офицер.

— Мадемуазель Кардик всего девятнадцать лет.

— Девятнадцать лет!.. И она приехала со своим братом? Без матери, без наставницы?..

— Мадемуазель Кардик — настоящая амазонка… «Ага!.. — сказал себе лейтенант Гюйон, — вероятно, это невинная пансионерка! Я уже теперь вижу, как она копается, рассматривает, восхищается каждым пустяком, будучи столько же полезна для дела, как Лафонтеновская пашущая муха».

Луи Гюйон, недавно прибывший из Алжира, где он в обращении с туземцами привык пускать в ход физическую силу, имел в характере некоторую долю деспотизма. Высокий, худощавый, с круглой, крепко сидевшей на атлетической шее головой, с открытым и честным взглядом серых глаз, с манерами несколько высокомерными, но смягченными утонченной вежливостью, ловко носивший свой изящный кавалерийский мундир, — он был прекрасным типом французского офицера. При всем том молодой лейтенант все же был не без предрассудков. По его мнению, например, ничто не могло так шокировать молодую девушку, как оставление своей родины для того, чтобы странствовать по свету. Исходя из этого, он решил про себя что мадемуазель Кардик должна быть дурна собой. Хотя он имел довольно такта, чтобы не высказать этой мысли своему спутнику, тем не менее доктор, казалось, угадал ее.

— Брат составляет все ее семейство, — проговорил он, — мадемуазель Кардик нежно привязана к нему, и, конечно, несмотря на трудности пути и хлопоты с туземцами, которых нужно видеть, чтобы оценить, ей здесь лучше, чем сидеть взаперти в Бретани, под надзором гувернантки.

— Пусть будет так!.. Но вы еще не описали мне моих будущих хозяев.

— Извините, — сказал доктор, — я совсем не обладаю искусством портретиста и предоставляю вам самим впоследствии познакомиться с ними, а теперь ограничусь лишь паспортными приметами тех, кого вы встретите… Прежде всего дамы: мадемуазель Катрин Кардик, уже известная вам особа, девятнадцати лет, хорошего здоровья, с хорошим сердцем. Ее брат, Мориц Кардик…

— Однако, доктор, вы лаконичнее даже паспорта! — прервал своего собеседника офицер.

— Я отметил вам все наиболее важное: молодость, здоровье и доброту. Никакой общественный талант, никакая элегантность женщины, избалованной и изнеженной воспитанием, не сравнится с этим. Я продолжаю: Мориц Кардик, двадцати пяти лет, окончивший первым Нормальную и Политехническую школы…

— Ого, черт возьми!..

— Известный археолог, ученик Дьеляфуа, прекрасный товарищ…

«Я так и знал, — подумал про себя лейтенант, — он ничего не сказал о наружности мадемуазель Кардик: конечно, она безобразна».

— Чтобы закончить свое описание, прибавлю: железное здоровье и золотое сердце.

— Это последнее, как я вижу, семейная болезнь?

— Вы правы. Ну-с, далее… Аристомен Гаргариди, его слуга неопределенных лет…

— О, — проговорил с улыбкой Гюйон, — я охотно избавлю вас от описания слуги, если только вы пожелаете продолжить описание его господ.

— Гаргариди заслуживает особого упоминания: это необыкновенный слуга.