Николай Асанов - Янтарное море

Янтарное море

ВМЕСТО ПРОЛОГА

Впереди пятьдесят лет необъявленных войн, и я подписал контракт на весь этот срок…

Балтийское море…

В старину оно называлось Варяжским.

А еще называлось Янтарным…

Море выбрасывало на песчаное побережье янтарь. Кусочки окаменевшей смолы. Печальные, как слезы, останки погибших, истлевших, утонувших миллионы лет назад могучих лесов.

Янтарь с Балтики служил украшением, талисманом и лекарством народам всего мира. Его знали египтяне и греки, римляне и византийцы.

Янтарное море выбрасывает свои дары и ныне…

Но порою на пенной полосе прибоя можно увидеть совсем непонятные, а часто и пугающие дары Янтарного моря. В полосе прибоя вдруг покажется черная туша рогатой мины, двадцать или более лет простоявшей на минрепах, прикрепленных якорями ко дну моря, и внезапно сорвавшейся. Валяется на песке обломок весла, — может быть, где-то в море терпят бедствие рыбаки? А вот полощутся у самого берега стеклянные шары — это поплавки от рыбачьих сетей, видно, многих звеньев недосчитаются сегодня рыбаки…

Тебе хочется крикнуть, позвать на помощь, позвонить по ближайшему телефону в какое-нибудь морское учреждение, которое может предупредить беду.

Но оглянись! Вокруг того участка берега, где колышется рогатая смерть, стоят посты, они осторожно направляют прохожих окружными путями, с моря подходит тральщик, чтобы обезвредить мину. Идет быстрый катер, чтобы отыскать терпящего бедствие рыбака. А того, что тебе и не следовало видеть, — резиновую лодку, изрезанную и закопанную в песке, и следы, уходящие от моря на песчаные дюны, — ты так и не увидишь. Перед тобою по берегу прошел пограничный наряд, который увидел все это раньше тебя и сделал все, чтобы тебя не коснулась даже тень опасности.

Странные дары выбрасывает порою Янтарное море…

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1

Рига наряжалась перед праздниками.

Позднее осеннее солнце и поздние осенние цветы, флаги на башнях и флаги над подъездами домов, толпы людей, спешащих со службы в магазины и по домам, и, наконец, — вечер, предпраздничный, немного еще суетливый, но уже торжественный, — встань к окну, откинь штору, распахни окно навстречу прохладному, с ветерком вечеру, услышишь веселые голоса, обрывки приветствий, узнаешь даже меню праздничного ужина: «Я купила такого угря!» «Я предпочитаю все приготовить сама…» «Мы решили всей семьей пойти в «Асторию»… «Ну да, я знаю, вашего Августа премировали…» — и разговаривающие уже прошли…

Ты ожидаешь двоюродного брата из Мадоны, ему захотелось побывать в праздничной Риге, у них в Мадоне все куда мельче: и демонстрация не такая внушительная, и шуму на улицах чуть-чуть, а тут столица…

Ты ожидаешь своего гостя, все-таки приятно погордиться и домом, и женой, и работой, — тебя ведь тоже премировали вчера на торжественном собрании, велосипедный завод перевыполнил план, ты признан отличным мастером, тебя любят рабочие, все у тебя хорошо. Квартира новая, из трех комнат, в прошлый приезд гостя вы еще жили в одной комнате, ванна была общая, кухня — общая, а теперь…

Янис Приеде захлопнул окно — на улице становится сыро, все-таки уже настоящая осень, — прошелся по столовой, поправил салфетку возле прибора гостя, заглянул в комнату жены — там свой порядок, пахнет духами и еще какими-то ароматическими вещами, Майга заботится о красоте, хочет вечно быть юной, хотя ей уже за тридцать! Янис усмехнулся, правильно, так и должна поступать настоящая женщина! Да и слишком много времени они потеряли, потеряли не по своей вине, но с кого будешь спрашивать? Он и Майга тогда учились, можно сказать, рядом, их гимназии стояли на соседних улицах — мужская и женская, признались в любви на совместном выпускном вечере, а потом нахлынуло что-то непонятное, жестокое, бессмысленное: война, эвакуация, мобилизация, отступление, поражение, дальние фронты… В сорок четвертом, перед самым изгнанием немцев из Риги, попал в плен и вернулся уже после войны. А с Майгой встретились вот так просто на улице, как будто ничего и не было… Только старше она стала, но такая же милая сердцу, как и в восемнадцать лет. Он никогда не расспрашивал ее, как прошла ее жизнь в оккупации, только слушал, если сама что-нибудь рассказывала, опасно расспрашивать женщину, которую полюбил в восемнадцать, а встретил в тридцать! Пусть то, что было, покроется пеплом! Она, видно, тоже так думает, — к поре своей зрелости человек приобретает некий жизненный опыт, которым не следует пренебрегать, — и ни о чем не расспрашивает его. Да, Янис не любит вспоминать прошлое, он счастлив настоящим!

В передней раздался звонок. Янис взглянул на часы — для двоюродного брата рановато, он обещал приехать с вечерним поездом. Майга сказала, что задержится у парикмахера. («Ты знаешь, какие очереди перед праздником!» — «Да, знаю, иди-иди, наводи красоту, хотя ты мне нравишься всякой, и причесанной и растрепанной, особенно, если это я сам запустил руки в твои пышные бледно-золотые волосы, гляжу в твои бездонные глаза, радуюсь тому, что ты рядом со мной! Но к празднику ты должна стать еще красивее, тут ты права, иди-иди, но помни, что мы не сядем без тебя за стол, пожалей хоть нашего гостя, приходи к ужину…»). Они любили шутить, когда бывали одни. На людях мастер велосипедного завода должен держаться строже, и Приеде это умел! Майга даже порой дивилась: «Да ты стал настоящим командиром! Такой сдержанный, собранный, волевой, как я люблю тебя!» — все разговоры в сущности кончались этими словами, как песня кончается припевом. Но это очень хороший припев…

Наверно, соседка сейчас попросит позвать Майгу, огорчится, что ее нет, нужна какая-нибудь специя для праздничного теста или рецепт пирога, а чем тут может помочь мужчина?

Янис открыл дверь.

На лестничной площадке стоял длинный, спортивного вида мужчина, в сером плаще, из-под которого виднелся темный костюм. Мятые брюки были заправлены в грубые сапоги.

Поздоровавшись, незнакомец сказал:

— Я хотел бы видеть Яниса Приеде.

— Он перед вами, — ответил Янис, продолжая разглядывать пришельца.

Меж тем незнакомец, сделав какое-то движение, словно бы потеснив хозяина, вошел в прихожую и закрыл за собой дверь. Приеде так и не понял, сам ли пригласил его войти или тот, так сказать, просочился. Но вот он стоит в прихожей, еще не вытирая ног, словно бы не надеясь на то, что его пропустят дальше, оглядывает зоркими глазами дверь в столовую, прислушивается настороженным ухом к тишине, льющейся из Майгиной комнаты, из кухни, и Приеде почему-то чувствует себя неуверенно.