Иван Басаргин - В горах Тигровых
— Не майся, Ефим, не трави душу себе и людям, — пытался урезонить Андрей.
— Откель ты взял, что я маюсь? Душу травлю? Нет, я просто думаю вслух, точку в жизни ищу.
— Плюнь на все, и пошли выбирать место под деревню.
— Деревню заложить — плевое дело, сто раз можно заложить, десяток пожаров и наводнений пережить. Но веру потерять стоит раз. И ты ижица. Букашка-таракашка. Человек без веры — назем и ил. Ежли бы не было бога, то люди нашли бы другую веру. Без веры нельзя жить человеку.
— А ты верь. Мой тятя верил и не верил, ссорился с богом, снова мирился…
— Не ломай комедь. Ты знаешь Ефима Жданова, он ежли верит, то насовсем, а уж ежли не верит, то тоже насовсем. Очищен, но ум пока не принял то очищение, душа очистилась.
Ездили целый день по долине. Выбрали место под деревню на веселом взлобке. Пусть далековато от речки, но сбоку был ключ. Для питья и его хватит.
— Здесь и будем ставить, — решили мужики, поехали на пост.
Ушли, за плечами котомки, ружья. Надолго ушли…
Сенов немного наскребли. Теперь дети ломали веники, чтобы ими кормить скот. Начали пробивать дорогу до будущей деревни, которую назвали Пермской. Но все труднее и труднее становилось с едой. Все, что собрали по берегу, съели. Кончался порох и свинец. От одной рыбы люди маялись животами. Андрей уже который раз обращался к Лаврентию, чтобы он дал из своих запасов пороху и свинца, но тот уперся:
— Не могу. Это все казенное. Мы при службе, случись бой — и стрелять будет нечем.
— Лаврентий, пойми, что без нас вы не много настреляете. Ты должен нам дать порох и свинец. Ты без боя хочешь загубить полтораста душ мужиков, триста душ баб и детей. Дашь или не дашь?
— Нет.
— Тогда ты дурак! Я думал, что ты лучше. Придут враги, то не проси от нас помощи.
— Не могу, — тянул Лаврентий — Не было такого приказу!
— Так будет, я приказываю тебе выдать, что просим, еще сверх того дать запасные ружья.
— Ты не полномочен давать приказы.
— Тогда будем брать силой. Мужики, берите его и вяжите! Не помирать же нам. Пушка однова стрелит, а мы сто раз.
Не успел Лаврентий что-либо сказать, его тут же скрутили, сунули кляп в рот, чтобы не орал.
— Ефим, пиши: "Я, Лаврентий Кустов, находясь в полном здравии и уме, даю команду Дионисию выдать Андрею Силову два пуда пороху, десять пудов свинца. Ко всему этому приложить десять ружей, кои лежат в бесполезности. Расписался временный начальник русского поста святой княгини Ольги…" Одну руку ослобоните, чтобы он свою подпись поставил. Вот так. Пиши аль палец приложи.
Лаврентий мычал, крутил головой, но Андрей насильно водил карандашом по бумаге, вывел фамилию: "Кустов".
— Вот и все. Положите его на сухую травку, пусть полежит, а мы пока сбегаем на пост и привезем все, что значитца в записке.
Дионисий покрутил бумажку в руках, хмыкнул и пошел на складишко, чтобы выдать все, что приказал Кустов. Читать он не умел, но раз есть бумага и устный приказ, чего же больше?
Кустова освободила его жёнка Лушка. Он побежал на пост. Дважды упал на стлани, что проложили мужики. Навстречу шел Андрей с помощниками, несли порох, свинец.
— Ну и тать ты, Андрей! Связал, кляп в рот, слова не скажи. Я ить мычал, хотел сказать, что согласен, ежли ты напишешь расписку: мол, взят порох и свинец взаймы, ружья тоже, так и дал бы. Пошли, напишешь мне такую бумагу.
— Не буду такую расписку писать. Мы ить тоже служивые, тоже эти берега стерегем.
— А куда же я спишу все это?
— Скажешь, что был бой с хунхузами аль с пиратами, вот и потратились.
— А ежли скажу, что ты силой взял?
— Скажи; ежли будет такой же начальник, как умница Бошняк, он только и сделает, что отругает тебя за скряжество. Он скажет, мы един отряд, одна сила.
В Пермской уже во всю силу стучали топоры, снова вжикали пилы. Деревня строилась. Неподалеку по речке заложил деревню Арзамасов с дружками, речку ту скоро стали звать Арзамасовкой. Андрей и другие переселенцы не перечили.
Андрей и Степан шли с охоты, гнулись под тяжестью добытых изюбров. Вышли на полянку и отшатнулись. На толстом суку клена висел человек. Андрей бросился к нему, хватил ножом по веревке. К его ногам упал Ефим. Он лежал на спине, выкатив глаза, пристально смотрел на Андрея. Андрей сдернул шапку и перекрестился.
— Не вынесла душа безверья. Зря ты себя удавил, Ефим Тарасов. Сейчас нам каждый умелец нужен. Поторопился. Плохо сделал…
Еще один ушел в лучший мир. Еще один великомученик почил на грешной земле. И пока никто не умер своей смертью: пал ли в бою с кабанами, хунхузами, пиратами, последний от безверья, в бою с богом. Четыре креста поднялись на земле обетованной. Сурово маячили на фоне звездного неба, где когда-то, как говорил Ефим, жил бог, заступник и спаситель.
18
И в Пермской и в Арзамасовке спешили поставить хотя бы несколько домов, чтобы было где перезимовать бабам и детям, мужики разбредутся по тайге, им места в избах не надо, перезимуют в зимовьях. Они должны быть целы. А нет, то новые сгоношат.
Скоро подули холодные ветры, припадали низко к земле тучи, косые дымы кланялись ей, многотрудной и потливой.
Бабы простуженными руками жали жухлую траву, чтобы мешать ее с сеном, запаривать водой, не дать пасть буренкам. Не жизнь, а тление. Лишь бы перезимовать. Все пообносились, пооборвались. Пришлось снова мять шкуры и шить одежду. Подкосило мужицкую удачу страшное наводнение. Унесло достаток, а с ним и радость. И нельзя было назвать это голодом: было мясо, была рыба, но без хлеба люди болели, хирели.
К марту начали возвращаться охотники с промыслов. Охота не удалась: откочевала белка, не было урожая на кедровые орехи, не стало мышей — колонок тоже отошел, совсем было мало соболя, — наверное, тоже откочевал за мышами и белкой.
Правда, добыли десяток тигров, два десятка медведей, в основном ради внутреннего жира и желчи. Ну и за сотню кабарожьих пупков. Все это свалили в общий котел. Не густо. Едва хватит купить семена на посев.
— Что делать? — почти стонал Андрей — Ить надо подымать пашни, а мы обессилены…
Снова стоны и крики огласили тайгу вековечную. Как и в первый раз, раскорчевывать пашни вышли от мала до велика. И как-то само собой получилось, что люди снова работали общиной. В одиночку — пропадешь. Только сообща можно отвести беду, выжить. Кто-то на охоте, кто-то на рыбалке, все работают на один котел. Должны выжить. Но все тяжелее и тяжелее мотыги, топоры, осунулись люди. Да что люди, даже кони и те уже стали похожи на заезженных кляч. Нет овса, а без овса конь — как мужик без хлеба. Ширились пашни в долине Аввакумовки, росли огороды на широком прилавке.
