Альманах - «На суше и на море». Выпуск 2

Приятно думать, что наша палатка раскинута на том лужке, где, возможно, пасся доблестный конь Александра Македонского. Мы чувствуем себя приобщенными к большой истории.

Правда, великий грек попал в Кухистан случайно. Он даже не подозревал о существовании этого края. Горцы, жившие здесь, были равны и в свободе и в бедности. «Они соревнуются и том, чтобы ничего не иметь, — замечает историк, — ибо считают, что беднейший свободнее грабителя. Лук и стрелы — все их имущество, все, чего они добиваются в жизни и что оставляют по наследству. У охотника есть стрела — и у всех в изобилии мясо и достаточно шкур для одежды».

Но рядом простиралась богатая Согдиана с устоявшимся государственным строем, с одной из самых разработанных и естественных религий — поклонением огню, с торговлей, ремеслами и уважением к женщине, в то время, когда македонцы в звериных шкурах еще гоняли на обмен к эгейцам тощие стада, не догадываясь о своей исторической миссии. «Я — человек из благородных Согда, история которых прекрасна» — с достоинством говорит о себе поэт Аль-Хурейми.

Согдийский военачальник Спитамен собрал в горной теснине, удобной для засады, воинов, «не пускающих стрелы наудачу». «На лошадях сидят по два всадника, и быстрота коней равняется коварству людей». Спитамен велел им окружить македонский отряд и ударить со всех сторон. В битве полегло две тысячи пехотинцев, триста всадников.

«Ты мне назначаешь Согдиану, столь мятежную, — заявляет приближенный Клит Александру, — которая не только не приведена в покорность, но и вообще не может быть покорена».

Александр с основными силами бросается на Спитамена — тот отступает в родные горы. «Земля там так покрыта снегом, что только с трудом можно было проходить по ней». И берега озера, носящего доныне имя завоевателя — Искандеркуль, наблюдали финал событий; Александр велел сломать плотину и обрушить на головы мятежным кишлакам потоки воды. И теперь в сотне метров выше по склону видны зеленые линии арчи, отмечающие прежний уровень озера.

Популярность Александра распространяется даже на Буцефала, его коня. Утверждают, например, что Буцефал утонул в озере Искандеркуль.

Необузданным натурам везет в памяти потомков. Им прощается многое за это качество, без которого не был бы добыт огонь, изобретено мыло и открыта Америка. Им тесно и, расправляя плечи, они расширяют границы мира.

Мы предаемся этим размышлениям, валяясь в траве на берегу Искандеркуля, обессиленные десятидневным переходом. А ночью мне снится пенно-белый лобастый конь, похожий на быка. Он медленно, раздвигая черную воду тяжелыми бабками, выходит из озера и принимается щипать траву. Я протянул руку, чтобы погладить его, — Сергей только выругался и повернулся на другой бок.

Искандеркулю пророчат блестящее будущее.

— Это огромный природный резервуар. Весной здесь можно накопить воды вон до тех отметин (мы смотрим на линии арчи высоко над берегом) и в продолжение всего лета отпускать ее понемногу лежащим ниже богарным посевам. Вы знаете, что естественный сток Искандеркуля равен шестистам миллионам кубометров воды в год? (Мы не знали этого.) Представьте только — в двадцать шесть раз больше, чем у Севана! (Мы попытались представить.) Плюс электростанции! Плюс туризм, всесоюзный, не меньше!

Восторженность пророчицы с местной метеостанции объясняется не только ее юностью, но и любовью к своей профессии. В комнате, куда она пригласила нас, над девичьей постелькой — ружье, у изголовья — массивный сейф. Валяется нагайка, и в стакане на окне стоят лютики.

Одноэтажное здание станции почти полностью занято огромным центральным «холлом», куда выходят двери маленьких комнат. В двадцатые годы здесь помещался особый отряд по борьбе с басмачеством. В «холле» стояли лошади, а в комнатах жили бойцы. В мгновение ока здесь седлали коней, чтобы мчаться вдогонку за страшными всадниками в чалмах с новенькими английскими винтовками.

Из путешествовавших по Кухистану этого озера не минул никто. И говоря о красоте прочих мест, неизменно сравнивают их с Искандеркулем. Чтобы самим осмотреть его, мы решаем воспользоваться лодкой.

Озеро тремя заливами далеко вдается в берега. В этих местах в него впадают реки Сарытаг, Хозор-Меч и Серима. Вытекает же одна — Искандер-Дарья. Мы с трудом выгребли из засасывающей стремнины. В дельтах рек уютные тополевые рощи библейского вида с густой прохладной травой. Прочие участки берега заросли апельсиново-оранжевой облепихой, настолько вяжущей, что, наевшись ее, мы не можем раскрыть рты, и шиповником с великим разнообразием ягод — от желтых, кувшинчиками, до абсолютно круглых и черных.

Замок на берегу — башенки, сужающиеся кверху, и стены, уходящие в склон. Но к истории он отношения не имеет. Просто причуда ветра, который в разных землях нагляделся на подобные сооружения и вздумал их повторить. Карстовый источник, вытекающий прямо из скалы. В воде его растворены соли, и она вкуснее ледниковой. Но об источнике писали все и воду пили тоже.

Что еще?.. Дикая утка проносится над самой водой, задевая ее крыльями и роняя капли. Горы стоят по пояс в облаках, вершины их кажутся повисшими в воздухе. Утка, горы и т. п.

И между прочим, над нами летит самолет. Через полчаса он будет в Сталинабаде. Он кажется стремительной космической машиной, а ведь это всего лишь почтовый бипланчик. Мы, пешеходы, отстали от него на целую эпоху. Завтра с рассветом снова рюкзаки на плечи… Гиссарский перевал еще ожидает своих первооткрывателей.

Возвратясь в лагерь, мы зло пинаем рюкзаки. Мы устали.

Утром уходит из группы Саша. Говорит, что болен.

— И потом, вам же легче, — произносит он с деланной улыбкой. — Продукты на исходе.

Он выйдет тропой на Джиджик, а оттуда на попутной машине в Самарканд.

После перевала «Цирк» неожиданная близость цивилизации волнует и меня.

— Кто хочет, может уходить, — заявляет Сергей и обводит всех недобрым взглядом. — Продукты выделим. Даже если придется голодать.

— Брось эти бонапартистские штучки, — медленно говорит Нина. — Человек болен, а мы здоровы.

Саша уходит, наклонив голову, забыв попрощаться. Потом оборачивается и с дороги машет нам рукой.

Мы вскидываем на спины рюкзаки и отправляемся в сторону, противоположную Джиджику. Но пока мы движемся вверх — опять вверх! — вдоль реки Apг, мысли мои бегут вслед Саше, обгоняют его на полпути к Джиджику и, не задерживаясь там, приводят меня прямехонько в Москву. И тогда горы вокруг соответственно уменьшаются до привычной высоты зданий. Я вхожу в знакомое парадное, учащенно дыша, поднимаюсь по лестнице, — потому что нет лифта и потому еще, что как раз в эту минуту мы взбираемся на каменную осыпь, — стучу в знакомую дверь…