Дэвид Эттенборо - В тропики за животными

—  Снотворное,— шепнул он мне.— Это ему не повредит, а нам, возможно, обеспечит более спокойную ночь.

Следом за одним индейцем подошли остальные. Они едва держались на ногах, но непременно хотели получить то же, что их приятель. Чарльз охотно снабдил снотворным каждого. Они разом приняли свои дозы и изумленно заморгали: очевидно, их отравленный мозг все же отметил необычный вкус выпивки.

Я не предполагал, что снотворное может подействовать так быстро. Не прошло и трех минут, как один из индейцев выронил ружье и тяжело плюхнулся на землю, тряся головой. Некоторое время он пытался сидеть прямо, раскачиваясь, как в нокдауне, но потом повалился на спину и заснул. Скоро все четверо крепко спали. В лагере воцарилась тишина.

Канья наградила индейцев чудовищным похмельем. Ни один из них не пошевелился до полудня, а потом они еще долго с несчастным видом сидели под деревьями. Глаза их были мутны, волосы неряшливо падали на лицо.

К вечеру они покинули лагерь. Я хотел верить, что, погуляв накануне, индейцы возьмутся теперь за работу, чтобы рассчитаться с нами за мате и фарину. Но мы их больше не видели.

Глава 9. Поиск продолжается

Прошло два дня. На третий день в лагерь прибежала Куарента и, с лаем бросившись к нам, стала лизать руки. Следом за ней появился Дьябло. С непроницаемым видом, полный достоинства, он шел мягкой походкой, ведя за собой остальную свору. Собаки улеглись под деревом, а через десять минут из-за поворота выехал Комелли. Шляпа его была сдвинута на затылок, в бомбачо зияла огромная дыра. Увидев нас, он расстроено покачал головой.

— Ничего,— сказал он, спрыгивая на землю.— Я проехал на восток до самого конца монте, но ничего не нашел.

Комелли в сердцах плюнул и стал чистить лошадь.

— Вот пута,— сказал я, употребив слово, услышанное от Живодера. Произнесенное с оттенком ядовитой горечи, оно удивительно богато выражало чувство разочарования. Комелли усмехнулся, его начинающая отрастать черная борода резко оттенила белые зубы.

— Можете сами поискать,— сказал он,— да вряд ли найдете, разве что повезет. Был я тут, в этом монте, в прошлом году. И на каждом шагу встречал норы тату каррета. Ничего стоящего не попадалось, и я решил поохотиться на него. Просто хотелось посмотреть, что же это за зверь такой. Целый месяц я каждую ночь разыскивал его с собаками, но мы ни разу даже запаха его вшивого не схватили. Я подумал, пропади он пропадом, и послал его к черту. А дня через три, вечерком, еду я себе и уж забыл думать об этой дряни, как вдруг нате вам — один перебегает тропу ну прямо перед лошадью. Я спрыгнул и схватил его за хвост — плевое дело. Вот это и называется удачей. Тот тату каррета был первым и последним за всю мою жизнь.

Я, конечно, не был столь уж безрассудным оптимистом, чтобы вообразить, что Комелли вернется с живым гигантским броненосцем, притороченным к седлу. Но крохотный уголек надежды во мне все же теплился. Я надеялся, что Комелли, может быть, удастся найти нору, или след, или кусочек помета тату каррета, хоть какой-нибудь признак того, что это существо обитает в монте. Имея такую улику, мы могли бы организовать тщательный  поиск по  всей округе.  Иначе  искать  не имело смысла.

Комелли хлопнул лошадь по крупу и пустил ее пастись.

—  Не расстраивайся, амиго,— ему хотелось утешить меня,— старина каррета непредсказуем. Он может пожаловать к нам в лагерь сегодня же ночью.

Комелли отвязал от своей котомки полотняный мешок.

—  На, возьми. Может быть, это сделает тебя чуточку счастливее.

Я развязал мешок и осторожно заглянул внутрь. На дне виднелся большой пушистый шар красноватого цвета.

—  Не укусит?

Комелли со смехом покачал головой. Я запустил руку в мешок и одного за другим вытащил четырех маленьких пушистых зверюшек со сверкающими глазками, вытянутыми подвижными мордочками и длинными хвостиками с черными колечками. Это были детеныши носухи. На мгновение я забыл о гигантском броненосце — уж очень приятно было держать этих восхитительных малюток. Ничуть меня не испугавшись, они стали лазать по мне, негромко ворча, покусывая меня за уши и засовывая носы в карманы. Малыши оказались такими шустрыми, что я не мог их удержать и спустил на землю, где они тут же принялись носиться друг за другом, кувыркаться и ловить себя за хвост.

Взрослая носуха — существо отнюдь не безобидное. Она обладает неодолимым стремлением впиваться длинными клыками во все движущиеся предметы — большие и маленькие. Носухи живут семейными группами. В монте семья носух держит в страхе всех менее крупных его обитателей. Они пожирают всевозможных личинок, червей, птенцов, корешки растений — вообще все съедобное. Комелли рассказал, что его собаки наткнулись на самку с десятью детенышами и пустились за ними в погоню. Мамаша забралась на дерево, и, пока малыши поспевали за ней, Комелли успел поймать четырех детенышей. В таком возрасте они легко приручаются, и на свете найдется не много животных, более забавных, чем домашняя носуха. Я был в восторге от малышей.

Мы построили для носушек просторный загон из кольев,  переплетенных разными  ползучими  растениями, а внутрь положили большую ветку, чтобы малышам было, где лазать и развлекаться. На обед мы могли предложить им только немного вареного маниока, но носушки с воодушевлением накинулись на эту еду и громко зачавкали. Очень скоро они наелись так, что могли передвигаться лишь с трудом. Малютки устроились в углу, поскребли свои раздувшиеся животики и через несколько минут заснули.

Держать носух на одном лишь маниоке не годилось, им непременно нужна была мясная пища. Как, впрочем, и нам, а мы вот уже несколько дней сидели без мяса. Пока мы обсуждали, что же нам предпринять, само провидение пришло нам на помощь.

В Пасо-Роха галопом ворвались два десятка пеонов. Крича и улюлюкая, они гнали перед собой ревущего бычка.

—  Портиху! — воскликнул Комелли, поспешно вскакивая и хватаясь за нож.

Я всегда думал, что если когда-нибудь мне придется побывать на бойне, то я сразу же стану убежденным вегетарианцем. Но примитивное чувство голода что-то переключило в моем мозгу. Я не дрогнул, когда в пятидесяти метрах от нашего лагеря на обреченного бычка набросили лассо, и ни разу не отвернулся, наблюдая последующую сцену забоя и разделки.

Когда все было кончено, Комелли подошел к нам, таща на плече добрую половину грудной клетки бычка. Руки у него были в крови по самые локти. Через несколько минут огромный аппетитный кусок с шипением запекался на огне. Не прошло и часа с момента появления бычка, как от него остались лишь длинные, изогнутые, как луки, ребра, которые мы обгладывали с большим аппетитом. Мясо было очень нежное, и я недоумевал, почему оно во сто крат вкуснее, чем то, которым потчевала нас Эльсита.