Геннадий Падаманс - Первостепь
День уже клонился к вечеру, Еохор чувствовал усталость, у него даже как будто кружилась голова и отяжелели ноги. Он бродил среди кривых сосенок, продирался сквозь цепкие кустики, но ничего не находил. Он уже начал думать, что, может, это не тот чапыжник, что где-то есть ещё один, только – увы – тот, другой, ему уже не найти, придётся вернуться ни с чем – и вдруг он увидел на выжженной прогалине гиену. Испугался шаман. Откуда взялась здесь гиена, что делает? Наверное, не туда он забрёл, не то это место, не должно здесь быть гиены, но… Еохора вдруг осенило, и он тут же громко выкрикнул:
– Нигрен, Глотающий Кость!
Шаман не просто так кричал запретное имя. Он при этом следил за гиеной, как она воспримет. Гиена вздрогнула от крика и бросила мимолётный взгляд влево, будто оттуда и впрямь мог выйти прежний шаман, но, поскольку никто не выходил, зверина снова уставилась на настоящего шамана, однако Еохор успел заметить, что ему нужно, и резко свернул от себя вправо – туда, куда первым делом глянула гиена. «Не бойся, пятнашка не виновата, шаман просто её перехитрил», - промолвил Еохор себе под нос, не сомневаясь, что гиена всё равно услышит. Пускай успокоится. Но он уже и забыл про гиену. Он, наконец, увидел искомое.
Помост ещё каким-то чудом держался. В высоту он оказался выше шаманского роста, Еохор должен был как-то туда взобраться. Он взялся за одну из четырёх стоек, поддерживавших помост, и попробовал её на прочность. Стойка выглядела крепкой и ничуть не прогнившей. Тогда он перешёл ко второй, проверил ту – и с тем же результатом. Шаман сделал ещё шаг, схватился за третью стойку – и та тоже воспротивилась, даже не пошатнулась. Оставалась последняя. Эта тоже держалась, столько лет – и не сгнила, Еохор схватился за последнюю стойку обеими руками, и его захлестнул приступ ярости. Он целый день добирался с таким упорством, он, вот, дошёл – и вынужден возвращаться. Ему не залезть на помост. Взбешённый, он даже ударил стойку ногой, и вдруг та выскочила и повалилась. Настил над головой затрещал, наклонился, шаман едва успел поднять голову, как его сильно ударило по лбу, даже искры из глаз посыпались. Пока он хоть что-то сообразил, его ударило снова, а потом и в третий раз. Четвёртого он уже не стал дожидаться, отскочил-таки назад, и ещё один камень тюкнулся в землю. Шаман облегчённо вздохнул и вытер тыльной стороной ладони кровь с разбитого лба.
Помост хотя и накренился, лишившись одной ноги, но совсем не рухнул. Шаман долго стоял в ожидании, что ещё свалится, но больше ничего не падало. Упало только три камня и кость. Всё это когда-то принадлежало шаману Нигрену и, наверняка, до сих пор хранило силу. Еохор решил, что этого ему хватит. Он и так осмелился на неслыханную дерзость. Разорять до конца шаманскую могилу, конечно же, не стоило. Он подобрал упавшие камни, а также локтевую кость от левой руки (её Еохор сразу же угадал, чем ещё обороняться прежнему шаману?), сложил всё это в свой заплечный мешок, вытер со лба опять набежавшую кровь и потом только разразился извинительной речью:
– Вот, Нигрен, Глотающий Кость, шаман Еохор просит прощения за вторжение. Люди отняли у него силу, и он пришёл за помощью к другу. Пусть Нигрен не обессудит. Еохор уже удобрил эту землю своею кровью. Когда сам Еохор умрёт, его сила также поможет нуждающимся шаманам.
Еохор присел, вытер кровь на руке о землю, потом снова встал и хотел ещё что-то добавить, но его вдруг ослепила ярчайшая вспышка, а затем совсем рядом оглушительно грянул громовой раскат. Тут же на голову шаману упали первые капли дождя, а затем хлынул ливень. Вокруг мгновенно стемнело, и только новая вспышка и новый гром заставили шамана опомниться. Как можно быстрее пошёл он назад, прочь от осквернённой могилы – и как раз напрасно. Снова вспыхнуло и так громыхнуло, что шаман просто упал от испуга. Он не сомневался, что молния стукнула как раз в то место, где он только что стоял. А следующая ударит как раз сюда, где он сейчас растянулся… Еохор вскочил и побежал, а сзади вспыхнуло и ударило, как раз туда, он всей кожей почувствовал, как это близко, его спину обдало сильнейшим жаром, он вдруг вильнул в сторону, сделал зигзаг, и опять ударило совсем рядом, но не попало, только напрочь заложило уши от грома. Шаман бежал, петляя, как преследуемый по пятам заяц, за ним сзади сверкало и, должно быть, грохотало, содрогалось, но Еохор вдруг остановился и поднял глаза к тёмному небу, извергавшему хляби. «Сила ищет шамана, так пусть найдёт!» - прошептал обречённо остановившийся, не сомневаясь, что сейчас его, наконец, поразит. Но молния больше не била. Шаман долго так стоял, покорно подставив лицо – и струи дождя стегали его, словно розгами, он подчинялся, ждал большего, ждал ослепительной вспышки, последней, после которой предстанет воочию перед Нигреном и начнёт объясняться, а сгоревшее тело останется тут кучкой пепла, и никто не найдёт. Большая Бобриха станет вдовой, а люди… что ему эти люди, раз они не хотят, раз желают по-своему… «Где же ты, молния?!» - закричал он вдруг. «Бей же! Сюда!»
Не ударила молния. Наоборот. Внезапно резко стих и дождь. «Надо же, - усмехнулся шаман, - Нигрен простил Еохора. Ладно, Большая Бобриха, покуда не будешь вдовой».
Еохор поправил мешок на спине, вытер рукой мокрый лоб, на котором больше не было крови, и неспешно побрёл по чапыжнику.
Наступила кромешная ночь.
****
Всю ночь неистовствует дождь. Режущий Бивень лежит в полудрёме, укрывшись холодной шкурой, и не может уснуть.
Почему-то ему вспомнился шаман. Как тот опять его поучал. «Нужно любить без боли. Нужно отпускать без боли. Даже плакать без боли. Всё делать без боли. Иначе останется только боль». Так говорил давеча шаман. Он не слушал. Шаман много что говорит, постоянно ему говорит, как только встретит. А встречает всегда, будто ненароком. Он привык и не слушает – но сейчас ему и вправду больно. Без Чёрной Ивы. Очень больно. Не может он один.
Что значит «любить без боли»? Вот он любит Чёрную Иву, и если та вдруг поранила руку, тогда ей больно. И ему тоже больно. Он ведь сочувствует ей. Они ведь одно.
Он так и сказал шаману, что они есть одно. А тот рассмеялся в ответ: «Всё есть одно». Шаман взял в руку камень и бросил о скалу. Сильно бросил, даже искры посыпались. «Всё есть одно, – сказал шаман. – Камню больно. И скале больно. Но Еохору не больно, хотя он понимает, что нельзя зазря бросать камень, нельзя порождать боль. Одна плоть поранилась. Другая плоть сочувствует. Но не Режущий Бивень. Не Тот. Душа приходит сюда для приключений, – добавил шаман. – Но если к чему-то привяжешься, заставишь себя работать. Как муравей, станешь работать, не зная ни отдыха ни сна. Кому хочется работать, когда можно быть счастливым просто оттого, что поют птицы и веет ветер? Разве мало охотнику ветра для счастья?»
