Петр Заводчиков - Девичья команда. Невыдуманные рассказы
— Сердитый у нас начальник, — сказала Рите девушка, пришедшая одновременно с ней в Сосновку.
«Да, кажется, сердитый», — подумала Рита. Она немножко оробела от пристального и словно бы недовольного взгляда, которым их окидывал старшина.
— И что из того? — со смешком вмешалась быстрая Вера Александрова. — На сердитых воду возят. Не слыхали? И не сердитый он вовсе, а строгий. Так ведь военная служба, она тоже строгая. О том, что мы девушки, забудьте, мы теперь бойцы.
Но для Петрова они были прежде всего девушки, и это его больше всего смущало. Командуй ими!..
— Значит, все свое гражданское снимете, всякие платья ваши и блузки. Переоденетесь в красноармейскую форму, — распоряжался он, отправляя их в баню. — Гимнастерки вам даны второго срока. Они, значит, уже не новые, были в носке, были в стирке, но все равно должны выглядеть опрятно. Неряха уже не боец. Понятно?
— Понимаем, конечно, — откликались в строю.
— Смотрите, чтоб все было по форме. Это когда в гости ходили и на прогулку, скажем, каждая, наверно, старалась, чтобы выглядеть не как другие. В армии вид у всех должен быть единый. Вот подворотничок, например.
Старшина расстегнул верхние пуговицы своей гимнастерки, показал белоснежный подворотничок.
— Пришивайте вот так. Чтоб белая полоска не вылезала и чтоб была видна… Или ремень. У гражданских всякие моды. Кушачки и пояски по-разному надевают. В армии заправка у всех одинаковая. Затянуться как следует, чтоб ремень не висел, если к нему и лопату прицепишь или, кому положено, револьвер. В общем, чтоб больше двух пальцев нельзя было подсунуть под ремень. И пряжки чтоб в одну сторону смотрели…
Ему было как-то неловко говорить все это девчонкам. Казалось, должны обидеться. Но из строя отвечали весело, со смешком:
— Заправимся, товарищ начальник, по-армейски! Мы же гимнастерки-юнгштурмовки носили, умеем.
— Ну, так направо! Вы, боец Александрова, ведите строй. — Старшина уже знал, что Вера имеет некоторую военную подготовку. Сам он направился в каптерку. Надо было еще многое там получить.
В помещение, отведенное команде, Петров вернулся, когда переодевание закончилось. Придирчиво всех оглядел. Затянулись прилично, стараются. Правда, вороты гимнастерок очень уж свободно сидели на худых девичьих шеях и юбки оказались широки, просто болтались вокруг тощих ног. Но это, решил Петров, поправимо.
— Иголки, наверное, все с собой захватили? Вечером подгоните обмундирование. В личное время, когда, значит, не будет занятий и работы.
Беда вышла с сапогами. Их ведь тоже шили не для девушек.
— Тонем в сапогах, товарищ начальник!
— Доложите, какого номера туфли носили. Не все сразу, по очереди, начиная с правого фланга. Вы, товарищ боец, вы…
— Тридцать пятый, тридцать шестой, тридцать четвертый…
Петров только крякал. Он вызвал ротного сапожника. Тот слыл чудодеем, мог привести в образцовый вид даже такие сапоги, которые и на обувь-то стали уже непохожи. Сапожник обошел строй.
— Сапоги-то новые, хорошей работы. А вот номера от сорокового и выше. Других на складе нет. Не подходят эти бойцы к сапогам. Всего одна и есть правильного размера.
Сапожник с одобрением посмотрел на Шуру Телешову — девушку рослую и широкую в кости.
— Ей еще подогнать могу, а другим нет, не берусь. Не перешивать же новые сапоги на всех. Портянок побольше накручивайте, девчата.
Другого выхода действительно было не придумать. Но сколько же надо навертеть этих портянок, если сапоги на пять номеров больше…
Как-то во время занятий, когда команда шла строем по вязкой, размокшей от дождя глинистой дороге, Петров вдруг заметил странное замешательство в рядах — строй нарушился, девушки смеялись и что-то старательно обходили.
— Равняйсь! — скомандовал Петров. — Прекратить разговоры!
Равнение восстановилось, команда прошла топкое место, но в грязи остался торчать пустым начищенным голенищем кирзовый сапог.
— Приставить ногу!
Так вот почему они веселились! Одна из девушек стояла, как аист, поджав одну ногу.
— Копейкина, что с вами?
— Вывалилась она из сапога, товарищ старшина, — ответили за Копейкину подруги.
Что мог он тут поделать! Только сказал девушке:
— Приведите себя в порядок и догоняйте строй. — Старшина вздохнул и внимательно оглядел свою команду. Лица были задорные, смеющиеся, мокрых глаз он не увидел. Разве какая-то неувязка с сапогами могла обескуражить этих ленинградок, переживших блокадную зиму?
Но они-то обескураживали старшину не раз. Еще тогда, после переодевания, он вдруг заметил, что одна старательно мажет помадой губы, другая пудрится, третья подвязывает лентой волосы.
— Отставить косметику! — строго сказал старшина и произнес первую речь на тему о воинском виде. Слыханное ли дело — красноармеец с накрашенными губами! — И всякие эти ленточки-бантики! Красноармейца первым делом положено стричь. Под ноль, запомните хорошенько. Вам волосы оставили, учтя, что девицы, но боец в бантиках — это ни в какие ворота не лезет. Значит, с сегодняшнего дня забываем о бантиках. До победы. Там красьтесь и пудритесь, надевайте сколько угодно бантиков-ленточек. А война есть война, и боец есть боец. Одним разговором не обошлось. Говорили на такие темы не раз, даже комсомольские собрания специально собирали.
— Ну уж от вас я этого не ожидал. Ладно, была бы какая-то вертушка, а то примерный боец, в командиры отделения намечаем, а она туда же, серьги нацепила, — выговаривал старшина Вере Александровой.
Ловкая, энергичная, старательная, эта девушка выделялась в команде. Она быстро усваивала солдатскую науку — хорошо стреляла и бросала гранату, очень скоро стала разбираться в минах. По характеру Вера была заводилой. К ней прислушивались, с нее брали пример. Петров смотрел на нее как на верную свою опору и вдруг заметил, что его «опора» нацепила серьги.
— Клипсы это, товарищ старшина, — спокойно поправила она.
— И знать не хочу, как называется, чтоб я этого больше не видел.
— Слушаюсь, товарищ старшина! — весело ответила Вера, и сняла клипсы. — А все говорят, что мне идет.
Веселая и очень хорошенькая Лиза Самойлович тоже не оправдала надежд старшины. Не так давно Лиза занималась вместе с Ритой Меньшагиной в кружке юных собаководов, ездила на смотры и выставки в Москву. В часть она попала на несколько дней позже Риты, и подруга встретила ее радостными возгласами:
— Лиза, Лиза, ты знаешь, твой Миг здесь!
Лиза не сразу и поверила:
— Мой Мигуля?
Она сдала свою собаку еще прошлым летом, как все. Мобилизация, нечего делать. Миг был второй выдрессированной ею собакой. Первую, Джульбарса, Лиза сдала за три года до войны пограничникам. Очень гордилась, что Джулька несет такую важную службу, и очень скучала по нему. Она переписывалась с бойцом, который стал проводником ее собаки. Боец благодарил Лизу, а Джульбарса хвалил — умный и выучен хорошо. Однажды пришло письмо, в котором пограничник сообщал, что Джульбарс отличился, помог задержать опасного нарушителя, перешедшего государственную границу.