Михаил Кречмар - Мохнатый бог
«Однажды глубокой осенью, уже по снегу, я нашёл в лесу до половины съеденного медведя, около которого, кроме волчьих следов, никаких других не было. Надо полагать, что медведь был растерзан волками живой, ибо около трупа место было избито, истоптано медвежьими и волчьими следами и видна была кровь, медвежья и волчья шерсть; кроме того, попадались карчи и камни, которые, по-видимому, лежали не на своих местах и, вероятно, служили медведю при обороне; они тоже были окровавлены и исцарапаны когтями. Промышленники утверждают, что медведи, преследуемые волками, не имея возможности спастись от них, заскакивают на поленницы дров или на зароды (стога) сена, оставленные или в лесу, или около — в логах окрестными жителями, и защищаются поленьями до последней возможности».
Серьёзный отпор может дать медведю и великан северной тайги — взрослый лось. Советский орнитолог Владимир Правосудов весной 1987 года на реке Яме нашёл труп медведя, в грудной клетке которого зияла дыра, как будто пробитая поленом. Рядом держалась лосиха с лосёнком. На лосихе в бинокль можно было разглядеть многочисленные раны.
Однажды мне пришлось наблюдать поразительную картину, как крупный медведь пытался оценить возможность удачного нападения на семью лосей в бассейне реки Колымы.
…Был блёклый сентябрьский день на реке Кедон, правом притоке Омолона. Я медленно шёл вверх по реке, обходя острова леса, и был уже довольно далеко от лагеря. Прямо впереди серой черепахой поднимался осыпавшийся пологий склон сопки.
«Вот сейчас поднимусь на него, и вся пойма будет как на ладони — подумал я. — Листья уже пооблетели, так что больших животных я по-любому увижу…»
Склон, засыпанный крупными, покрытыми чёрным лишайником камнями, выглядел устрашающе круто. Тем не менее подниматься по нему было довольно легко — размеры камней где-то соответствовали высоте стандартных ступенек на лестнице. Так я и карабкался по этому холму-лестнице, вместо площадок используя систему ориентиров: возле жёлтенькой лиственницы передохну, под кустом стланичка посижу, а на моховой полянке огляжусь.
Типичная медвежья тропа — две цепочки параллельных следов.
По склонам всегда поднимаешься не прямо в лоб а чуть-чуть наискось. Так и видишь побольше, и идти полегче. И всё время кажется, что будто за угол заглядываешь. А угол такой большой, практически бесконечный. И вот, поднявшись уже метров на двести, я заглянул ещё за один такой уголок…
Река, только что подошедшая прямо под сопку, чуть поодаль чуть-чуть отворачивала от неё, оставляя под бортом горы маленький островок леса — точнее, не леса, а так — метров двести тополей, метров двести мелкого чозениевого подроста, всё остальное — сплошной серый галечник. На другом берегу реки — жёлто-красно-коричневое лиственничное редколесье.
И вот… В этом маленьком островке, который всего-то — из винтовки насквозь перестрелить — стоят четыре лося. Причём как стоят!
Три лося находились вместе на опушке тополей: взрослый огромный бык-рогач почти чёрного цвета, самка и молодой лось прошлого года с маленькими рогами-шпильками. Чуть поодаль, в чозениевом подросте стоял другой лось-рогач, пришедший явно с недобрыми намерениями. Видно было, как он сшибает молодые деревца своими могучими лопатами-рогами, роет копытами галечник и ревёт. Причём как он ревёт, было именно что видно. Звуки с такого расстояния до меня не доносились, или их каким-то ветерком относило, только видно было, как из его морды регулярно вылетало облачко белого пара.
Несмотря на такое устрашающее поведение соперника, лось-семьянин даже и ухом не вёл. Не ревел, не рыл копытом землю и тем более не портил зелёные насаждения. Видимо, зело он был уверен в собственных силах и в привязанности подруги.
На другом берегу реки, в лиственничном редколесье, стоял пятый сохатый. Стоял он практически неподвижно. Только принюхиваясь и прислушиваясь. Видимо, пытался реально оценить свои шансы в предстоящей схватке гигантов.
Но и это было ещё не всё!
Прямо подо мной, на маленькой сухой протоке под склоном горы, буквально в двухстах метрах от меня лежал, вытянувшись, как кошка, большой бурый медведь. В отличие от меня он не мог видеть лосей, зато он их, без сомнения, слышал и прекрасно чуял. Он специально занял позицию с подветренной стороны и всячески пытался оценить возможность присовокупить кого-либо из лосиной семейки к своему столу. Мне, так же как и медведю, было очевидно, что большой бык-сохатый в разгар гона ему не по зубам. Поэтому медведь, скорее всего, хотел отбить от семьи молодого лося, но как это сделать?
Огромный зверь крутился на открытом месте, и, кажется, в сильную оптику можно было наблюдать, как шестерёнки, подсчитывающие вероятности, крутятся у него в голове. Его движения говорили о его животных желаниях гораздо красноречивее, чем выкрутасы стриптизёрши на подиуме. Он вставал столбиком на задние лапы, поводил огромной лобастой башкой направо и налево, пытаясь поймать тончайшие струйки лосиного запаха, который говорил бы ему о перемещениях семьи, ложился на живот, продолжая вертеть головой. Наконец, он успокоился и замер, лёжа на гальке, видимо, взвешивая все шансы добраться до лосиного подростка.
Через десять минут он поднялся, видимо, приняв какое-то решение, прошёл вдоль склона протоки, попутно обсасывая ягоды шиповника с ветвей, перешёл русло протоки по чёрному хрустящему льду, переплыл Кедон и направился по лиственничному редколесью к нашему лагерю. Туда он и пришёл через два дня. Но это уже совсем другая история.
Немного погодя ушёл (но только в другую сторону) и лось-пришелец — в поисках более доступной самки. Больше я его никогда не видел.
Надо обязательно сказать об одном качестве характера бурого медведя, накладывающем заметный отпечаток на его поведение. Это любопытство. Именно интерес — первая реакция медведя на какое-либо новое и не вполне понятное явление. Медведи интересуются решительно всем — бочками из-под бензина, надутыми резиновыми лодками, хлопающим пологом палатки или шевелящимся на склоне предметом, который может оказаться как снежным бараном, так и человеком или брошенной телогрейкой.
По большей части любопытство служит тому же «животному» интересу — нельзя ли это «нечто» по возможности съесть? Для того чтобы внести ясность в сей принципиальный вопрос, предмет сперва исследуется медведем на расстоянии. В первую очередь, зверь определяет, как пахнет объект его исследований. Одновременно выясняется, не издаёт ли предмет каких-либо подозрительных звуков. Затем зверь подходит поближе. Последняя стадия изучения — проба когтем или зубом. И если оказывается, что предмет беззащитен и съедобен, — тогда, увы…
