Ялмар Тесен - Опасное соседство
Они не успели еще встать из-за стола, как начали подъезжать машины. Первым на сцене появился Кампмюллер.
Когда они повели его к ловушке, Тернер прошептал: «Пари держу, он скажет: „Какая отвратительная тварь!“», и когда Кампмюллер действительно сказал эти слова, добавив: «Swart duive!»12, то никак не мог поверить, что широкие улыбки мужчин и смех Джин никак не связаны с удачной охотой. Все утро без конца подъезжали новые машины — чиновники из департамента, полицейские во главе с Мартином Ботой, довольно ухмылявшимся и не выпускавшим изо рта трубку, представители окружного административного совета, мэр Книсны, ветеринар из Книсны, местные фермеры, два репортера, просто любопытствующие представители многочисленных цветных семейств… Всем было очень важно собственными глазами увидеть зверя-убийцу, однако Клиф и Пол вздохнули с облегчением, когда наконец прибыл большой, специально оборудованный грузовик из заповедника и на нем трое мужчин в форме. Де Вильерс, руководитель прибывших и приятель Клифа, был явно потрясен видом огромной черной кошки.
Теперь сотрудники заповедника в зеленовато-бурой форме смогли образовать уже нечто вроде барьера вокруг клетки и дать зверю немного отдохнуть от любопытных зрителей и собственных сердитых бросков на неподатливую сетку; он без конца рычал, вся морда у него была окровавлена, и передние лапы тоже.
Де Вильерс присел у своей черной сумки с медикаментами, быстро приготовился, подошел к самой клетке и, опустившись на колени, выстрелил жидкостью из шприца прямо в широко разинутую рычащую пасть, находившуюся всего сантиметрах в пятнадцати от его лица. Леопард с такой силой всем телом ударился о стенку, что клетка затряслась, а Де Вильерс вздрогнул и опустил голову. Однако выпущенная из шприца жидкость попала в цель, и теперь оставалось только ждать. Некоторое время наркотик, казалось, не действовал совершенно: леопард по-прежнему беспокойно метался по клетке, затем движения его стали более вялыми, неуверенными, будто у него под ногами колебалась земля, он начал пошатываться и спотыкаться, как пьяный, голова странно подергивалась, глаза упорно смотрели в одну точку, словно пытались разглядеть кого-то, однако не видели ничего, кроме страшных и неотвратимых призраков. Когда леопард медленно соскользнул на землю у одной из стенок клетки, люди были уже наготове и, схватив слабо и беспорядочно размахивавшего лапами зверя за хвост, высунувшийся наружу, подтащили зверя поближе и удерживали его за этот толстенный черный «канат» ровно столько, сколько Де Вильерсу потребовалось, чтобы всадить шприц в тело леопарда.
Когда подняли дверцу ловушки, по толпе пролетел громкий стон ужаса, и люди поспешно отступили, толкаясь и спотыкаясь, хотя возникшая было легкая тревога быстро сменилась добродушными шутками и смехом, когда из клетки вылезли наружу четверо мужчин, пошатывавшихся под тяжестью зверя.
Передние лапы леопарда все еще подрагивали, разгребая воздух, словно он медленно плыл куда-то. Потом его опустили на пластиковую простыню, прикрыв от яркого солнца широко открытые немигающие глаза. Теперь наконец можно было спокойно его измерить, ощупать и осмотреть. Затем леопарда поместили в деревянный контейнер, заперли, попрощались, и грузовик, подняв облако пыли, пустился в обратный путь, оставив позади последних зрителей, которые тоже потихоньку потянулись по домам. А Клиф Тернер и Джин, исполненные сознания выполненного долга, вместе с Полом Стандером вернулись на ферму.
Клиф, совершенно одетый, однако босиком, крепко спал на постели Джин и проснулся, разбуженный резким звоном будильника, не в силах сразу понять, где находится. Он выключил будильник и заметил рядом с ним чашку чая и записку, написанную рукой Джин: «Ушла к заводи; если хочешь, приходи туда тоже», и в самом низу голубого листочка стоял один маленький крестик.
Клиф сел, одним глотком выпил чуть теплый чай и обулся.
Интересно, а где Пол? На улице было жарко, стояла та самая жара, какая довольно часто наступает в марте, точно в последний раз напоминая о прошедшем лете, но во влажном воздухе чувствовалось приближение грозы, над горами висели черные тучи. С каждым шагом, спускаясь по склону холма к реке, он чувствовал себя все бодрее, точно не просто отдохнул, хорошенько выспавшись, но и сбросил давившую на него огромную физическую и моральную тяжесть.
Джин лежала на поросшей лишайниками, залитой солнцем скале посреди заводи, казавшейся светлым светящимся пятном на фоне почти черной воды. Клиф разделся и вошел в воду; ноги и бедра сразу стали золотисто-желтыми, потом янтарными, а потом совсем пропали из виду в темной речной глубине, и когда вода мягко коснулась своей прохладной рукой его шеи, он молча поплыл к Джин. Она смотрела на него, опустив подбородок на руки и улыбаясь, а когда он метрах в десяти от скалы развернулся и поплыл назад, встала, длинноногая, грациозная, и сама бросилась в воду, догоняя его.
Для пары черных орлов-яйцеедов, круживших в воздушном потоке высоко над землей, эта заводь казалась крохотным черным окошком в зеленом море растительности, однако же движения пловцов встревожили птиц, они развернулись на своих огромных, похожих на широкие весла крыльях и пронеслись по широкой нисходящей дуге над заводью, так что величественная тишина вокруг на мгновение наполнилась свистом ветра в дрожащих перьях. Орлы разглядели внизу соединившиеся головы двух людей и полетели прочь, отведя от них свой взор и внимательно обследуя дальние склоны горы. Их тени быстро промелькнули, никем не замеченные, по огромной, полной извечных тайн лесной стране, раскинувшейся внизу.
Возвращение
ГЛАВА ПЕРВАЯ
ПУТЬ ДОМОЙ
Анна пробиралась по проходу; прилетевшие вместе с ней из Кейптауна японские туристы гомонили вокруг. Один из них, все время изысканно кланяясь, помог Анне пройти вперед, несмотря на ее явное нежелание нарушать сплоченные ряды японцев. Честно говоря, неприятно было возвышаться над ними как каланча. Такая же черноволосая и черноглазая, как и они, Анна на голову была выше любого из них.
Она почувствовала облегчение, нырнув в освещенный солнцем дверной проем, улыбнулась выстроившемуся на прощание экипажу самолета, машинально попрощалась с японцами, рассеянно глянула под ноги и ступила наконец на асфальтированную дорожку.
Она была рада яркому солнцу, приветливо улыбавшемуся ей, хотя до ее любимых мест на самом юге Капской провинции, до ее родной фермы в окрестностях Книсны было семьдесят километров пути. И все-таки она была уже почти дома!
